Вспомнив о рюмке с валокордином, Лида метнулась к столу, схватила ее, сунула в руки мужу:

— Выпей, Миша, это лекарство…

— Потом. — Он слабым жестом поставил рюмочку на стол.

Упершись затылком в стену, Михаил Павлович сделал на лице страдальческое выражение и томно прикрыл глаза: надо закрепить достигнутый успех.

В прихожей снова раздался призывный мелодичный перезвон. Котенев приоткрыл один глаз:

— Опять этот идиот слесарь? Не открывай, — удержал он хотевшую пойти в прихожую жену.

Минуту-другую было тихо, потом опять настойчиво позвонили.

— Я открою? — запахивая полы длинного дорогого халата, тихо спросила Лида. — А ты выпей валокордин. Слышишь?

— Слышу, — не открывая глаз, откликнулся Михаил Павлович, — дай этому идиоту денег, и пусть убирается.

— Хорошо, я сейчас, ты только не волнуйся, ради бога.

Лида побежала в спальню, схватила кошелек и, зажав его в кулачке, пошла открывать.

Котенев привстал, взял со стола рюмку с валокордином и поднес к носу. Брезгливо сморщившись, выплеснул лекарство в мойку.

Споласкивая рюмочку, он слышал, как жена возится в прихожей с замками и о чем-то переговаривается с дураком слесарем, стоявшим по ту сторону двери. В том, что это именно он — их незабвенный Федотыч, зимой и летом обутый в кирзовые сапоги, насквозь пропахший ржавым железом, сточной водой и дешевым вином, — Михаил Павлович нисколько не сомневался. Федотычу было лет тридцать пять, он прилично выпивал и, найдя себе «дойную коровку» в лице кого-либо из жильцов огромного дома, начинал злоупотреблять посещениями. При этом он клялся и божился, что с получки долг обязательно вернет, но еще не было случая, чтобы возвращал.

Открыв дверцы бара, Котенев достал початую бутылку коньяка и, вытащив пробку зубами — крепко засадил в прошлый раз, ногти обломаешь, пока вытянешь, а выпить после нервотрепки охота, — налил в рюмочку. Аккуратно убрав бутылку, он прикрыл бар и взял полную рюмочку в руки. Услышав шаги, недоуменно оглянулся.

На пороге кухни, прижав руки к горлу, словно ей никак не протолкнуть в себя ни глотка воздуха, стояла бледная Лида. Из-за ее плеча выглядывал совершенно незнакомый человек.

— Что такое? — сердито спросил Михаил Павлович.

— К нам с обыском пришли, — непослушными губами едва смогла вымолвить жена.

Тонкая хрустальная рюмочка неслышно выскользнула из ослабевших пальцев Михаила Павловича и, ударившись об пол, разлетелась на множество мелких кусков, оставив у ног Котенева, обутых в фирменные домашние тапочки, осколки хрусталя и маленькую, остро пахнущую лужицу марочного коньяка…

Встретились в кабинетике одного из кооперативных кафе — уютный маленький зал, тихая музыка, никого из чужих. Директор, он же председатель кооператива, свой человек, будет молчать о встрече больших боссов.

Когда Михаил Павлович вошел в кабинет-зал, Лушин уже был там — перед ним стояла откупоренная бутылка коньяка, закуски. Лицо Александра Петровича лоснилось от пота, галстук он положил на свободный стул и расстегнул рубаху на груди. Приветственно помахав рукой Котеневу, он указал ему на кресло рядом:

— Садись. Я тут пока предаюсь чревоугодию. Выпьешь?

— Лишнее, — чуть поморщился Котенев, — по делу собрались, а не коньяк лакать. Попроси лучше кофе, я сегодня спал плохо.

— Грехи не дают? — хихикнул Лушин.

— Грехи, Саша, грехи, — усмехнулся Михаил Павлович. — Это ты у нас примерный, даже жене помогаешь по хозяйству. Не отпирайся, я вчера мимо твоего дома ехал, видел, как ты бельишко на балкончике старательно развешивал. Где Рафаил?

— Сейчас будет, — подцепляя вилкой розовый ломтик семги, меланхолично откликнулся Лушин. — Ты лучше скажи, чего еще приключилось?

— Расскажу, — мрачно пообещал Котенев, — для того и звал.

Помолчали. Михаил Павлович закурил и рассматривал ногти на руках, а Лушин усердно ел, тяжело ворочая челюстями.

— У меня это с детства, — с набитым ртом пояснил он, — как нервничаю, так обязательно жрать тянет и остановиться не могу. Ага, вот и Рафик.

Хомчик запер за собой дверь зала и поздоровался за руку сначала с Котеневым, а потом с Лушиным.

— Задерживаешься, Рафаил, — наливая ему в рюмку конь як, буркнул Александр Петрович.

— Нет, я не стану пить, — отказался Хомчик, — тороплюсь.

— Успеешь, дело важнее, — веско сказал Котенев. — Садись.

— Садись, Рафик, садись, Михаил разрешает. Раньше сядешь, раньше выйдешь, — снова захихикал Лушин. — Сейчас устроим собраньице…

— Мы вынуждены собраться по весьма неприятному поводу, — оборвал его Михаил Павлович.

— Ты прямо как городничий у Гоголя, — потирая руки, заметил Александр Петрович.

— Веселиться нечего, — глядя ему в глаза, ответил Котенев. — Ко мне вчера приходили с обыском.

Прикуривавший Лушин уронил горящую спичку на ковер и, багровея затылком, нагнулся за ней:

— А, чтоб тебя!..

Хомчик слегка вздрогнул и словно застыл. Его длинные, нервные пальцы, словно живущие сами по себе, начали теребить конец галстука, то сворачивая его в трубочку, то снова разворачивая.

Александр Петрович выпрямился, бросил спичку в пепельницу и, ожидая продолжения, напряженно посмотрел на Котенева. Чувствовалось, что ему не хватает воздуха и хочется расстегнуться до пупка или вообще рвануть рубаху на груди, не обращая внимания на разлетающиеся по сторонам пуговички.

— Что за дурацкие шутки? — тяжело отдуваясь, наконец смог выдавить из себя Лушин.

— Какие шутки, Саша? — Котенев скорбно опустил уголки губ. — Я вполне серьезно, разве такими вещами шутят? Что молчишь, Рафаил? Хоть бы поинтересовался, кто у меня был, что взяли.

Хомчик медленно повернул к Михаилу Павловичу бледное до синевы лицо и дернул плечом:

— Бог мой! Какое теперь имеет значение, кто был и что взяли? Какое, если они уже были! Собачья жизнь! — Он вдруг всхлипнул и ударил кулаком по столешнице, заставив тонко зазвенеть приборы. — Собирался с семьей на курорт, а тут вместо теплых краев светит поездка за казенный счет в солнечную Коми.

— Ты тоже хорош, — набычился Лушин, глядя на Рафаила. — Передаешь товарец, обрабатываешь втихаря камушки, детишек в английские школы пристраиваешь, а мы тут отдуваемся?

— Не греши, — встал Котенев. — Ты, как коммерческий директор, имеешь проценты со всего оборота и своего содрать никогда не упустишь.

— Господи, — раскачиваясь из стороны в сторону, горестно простонал Хомчик, схватившись руками за голову. — О чем вы?! В такой момент…

Михаил Павлович откинулся на спинку кресла и внимательно посмотрел на подельников. Хомчик не боец, это давно ясно — жаден, хитер, изворотлив, но может спасовать в сложной ситуации, пойти на любые компромиссы, спасая себя и свои денежки.