– За это надо бы доплатить…

– А вот насчет доплаты поговоришь с боссом сам, я устрою тебе такую возможность.

– А чего?

– Ни хрена, работаем!

Троица пошла к даче. Крюк с Гансом укрылись за углом, Граф позвонил в дверь.

Через минуту вышла Галина.

– Готово? – спросила она.

– Проверь сама.

– Идем.

Галина все в том же, накинутом на голое тело плаще пошла к теплице.

Дверь в дом, как и предполагал Граф, она не закрыла. Как только хозяйка с бригадиром скрылась из виду, Крюк с Гансом вошли в дом. Прислушались из прихожей. Где-то лилась вода. Понятно, мальчик принимает душ. Тем лучше! Бандиты нашли душевую кабину, сквозь матовое стекло которой хорошо просматривался силуэт жертвы.

Он стоял, наслаждаясь потоками воды, спиной к двери. Крюк достал из кармана шелковую удавку, кивнул Гансу на дверь. Тот распахнул ее. Прочная нить перехлестнула шею любовника хозяйки дома, разрезая, как бритвой, кожу. Дыхание охранника перехватило. Крюк знал свое дело.

Жертву вытащили из кабинки и затолкали в полиэтиленовый мешок, в котором уже лежал осколок бетонной плиты. Обыскали дом, забрали одежду, принадлежащую охраннику, которую тот сложил в одном месте. Аккуратный, видимо, был пацан или только что из армии, не утерял еще навыки складывать вещи в одном месте и строгом порядке. Сделав дело, вышли из дома, потащили труп к месту захоронения следователя.

Галина подошла к яме. Граф находился рядом, держа за спиной наготове кухонный нож с обернутой целлофаном рукояткой. Ничего не было сделано.

Женщина обернулась:

– В чем дело, Граф?

– А в том, сучка ты подзаборная, что тебя там не хватает! – оскалился убийца.

– Что? – попятилась назад все понявшая Галина.

Граф нанес женщине удар ногой в солнечное сплетение, заставив ее, охнув, согнуться. Убийца продолжал:

– И твой мальчик, Галя, лежит недалеко, придушенный, как котенок! Доигралась, шалава?

– Не убивай, Граф! – прошептала Галина, восстановив дыхание. – Что хочешь со мной делай, как хочешь, я выполню любое твое желание. А хочешь, хоть втроем, все сделаю, только отпусти. Я вам и денег дам, а сама исчезну, никто никогда не найдет и ничего не узнает, а, Граф?

– Да я бы с удовольствием, но у меня работа, сама понимаешь. А таких, как ты, снять можно за пузырь водки. С полным сервисом. Стара ты, Галина, да и поистаскалась вся! И через тебя иметь неприятности от Карельского? Нет уж, на хер! Молодых кругом – стаи, успевай только бобы отстегивать. Нет, Галина, не получится у нас договориться!

– Так… так… это Андрей приказал меня кончить?

– Ну не я же сам решил? По мне, живи сколько хочешь. Ты мужу дорожку где-то перешла, вот он тебя и решил рассчитать по полной программе.

– Но деньги, Граф! – хваталась за последнюю надежду женщина. – Я дам много денег!

– Твой муж даст больше. Молись, коли веришь.

– Не-ет! – раздался нечеловеческий вопль, который, впрочем, оборвался тут же, после резкого взмаха ножа, рассекшего горло до самых позвонков.

Граф ногой столкнул умирающую женщину в яму, чтобы кровь, толчками хлынувшая из страшной раны, осталась внутри могилы. Он закурил. К нему подошли Ганс с Крюком.

Граф спросил:

– Ну, как там любовничек этой стервы?

– Посучил ногами и мандец! В машине он, с барахлом своим и грузом между ног. А ты чего ждешь?

– Надо эту красоту сфотографировать, – он показал сигаретой в яму. – Пусть немного кровь сойдет.

– Зачем?

– Так велено!

Докурив, загасив и спрятав окурок в карман, Граф снял целлофан с рукоятки ножа, бросил его на трупы, туда же полетели «Командирские» часы Астафьева. Достал фотоаппарат. Сделал несколько снимков, сверкнув вспышкой.

– Все! Закапывайте! – приказал он подчиненным.

Крюк с Гансом принялись за работу.

Вскоре яма была засыпана, песок утрамбован, сверху покрыт слоем щебня и плитами, которые тщательно выровняли с остальными, продолжив дорожку. Сложили инструмент.

Ганс спросил:

– Дом обшмонаем?

– Нет! – категоричным отказом ответил Граф.

– Но там же бабки немалые, Граф! – поддержал дружка Крюк.

– Я сказал – нет. Что, непонятно? Хотите в такой же могиле оказаться? Поехали, время!

Ганс с Крюком недовольно, но послушно пошли за бригадиром. Ослушаться означало в самом скором времени оказаться на месте следователя и жены Карельского. Если боссы своих баб не жалеют, кладут, не задумываясь, то что говорить о простых «шестерках»? Приговорят в момент!

Добравшись до болота, сбросили тело в зеленовато-черную жижу. Оно медленно исчезло в трясине.

Граф вызвал Карельского:

– Босс, это я! Все ништяк!

– Охранник?

– В болоте!

– Хорошо, возвращайтесь и отдыхайте. Надеюсь, не наследили там? Хотя рабочие завтра все ваши следы перекроют, свободны!

Андрей Викторович Карельский положил трубку, повернулся к проститутке, резко рванув ее к себе. Успевшая задремать, пока клиент неподвижно лежал в ожидании звонка, она вскрикнула:

– Милый! Может, поспим немного? Утро уже скоро!

– Я тебе бабки плачу за то, чтобы ты спала? Или за другое?

– Почему ты со мной так груб?

– Груб? Нет, милочка, это я еще ласков, настоящей грубости от меня ты еще не видела и не советую испытать мой гнев! А ну иди ко мне и работай! Не то выкину на улицу голой или охране отдам!

– Но…

– Работай, сказал! Вот так! И никогда не перечь мне, никогда!

Через минуту Карельский в блаженстве закрыл глаза. Работать эта девочка умела.

Очнулся Егор в больничной палате. По крайней мере, так выглядела эта обширная, примерно шесть на восемь метров комната с кроватью у стены, табуреткой, стойкой для капельницы, с неистребимым запахом лекарств и хлорки. С одной, пожалуй, оговоркой. Так как левая нога Егора в прямом смысле была прикована к кровати, на окнах красовались массивные решетки, а железная дверь была с «глазком», то это, скорее всего, была палата для умалишенных.

На табурете рядом с койкой стоял стакан, на две трети наполненный прозрачной жидкостью. Вода? А что же еще? Не спирт же. А похмелиться не помешало бы. Состояние ни к черту. Интересно, тазика под кроватью нет? Он вскоре вполне может понадобиться. Тазика он не нашел, зато углядел рядом со столиком пачку «Золотой Явы» и одноразовую зажигалку.