сразу, видимо, мой временный помощник, наконец-то оценив обстановку, пребывал в очередном ступоре от увиденного. Ящики, мешки и тюки начал выкидывать механик, и лишь самый тяжелый тюк с резиновой лодкой, палаткой и рулоном брезента они выкинули вместе, после чего, перекрестившись, на остров тяжело приземлился Рыжий, сразу же изобразив, что приземление нанесло его организму очередную травму.

Он довольно долго сидел на снегу, глядя вслед удалявшемуся вертолету, и лишь окончательно оценив обстановку, уныло констатировал:

– Ни себе хрена! Ума нет, в магазине не купишь. Попал в замануху.

– О чем речь, если не секрет? – развязывая тюк с лодкой, поинтересовался я с нарочитой веселостью.

– Выдвигаю категорическое требование: пластаться, как папа Карло, не собираюсь. В договоре обозначено – подсобная работа. Подсобная! Подсобить – согласен. Отабориться, печку растопить, пожрать сгоношить – с нашим удовольствием, как по штату и за соответствующую оплату положено. А с этим тоннами корячиться через водное препятствие на резиновом плавсредстве – лучше сразу к соседу на веселую беседу.

– Это ты о чем?

– Не послушал добрых людей, вот и занесло в неворотимую сторону. Это же не лодка, а гондон штопаный. На первой же ходке на дно пойдем. Шуга дуром прет. Чиркнет первой же ледышкой – и ваши не пляшут. Была экспедиция по птичкам, станет по рыбкам. Я, между прочим, плавать с детства не научен. Организм воду в больших количествах не выдерживает. Ни внутри, ни снаружи.

– Предлагаешь здесь остаться? Оставайся. Только с рыбками все равно придется познакомиться в самое ближайшее время.

– С каких таких радостей?

– С таких. На карте этот островок километра полтора. Сколько от него, на твой взгляд, осталось? На глазах растворяется. Пока мы тут с тобой базарим, вон та бревешка в дальнее плаванье отправилась. Хотя вполне устойчиво находилась на берегу, когда мы приземлялись.

– Так на фига мы здесь приземлялись?! Места вокруг мало? – на грани истерики заверещал Рыжий и пнул ни в чем не повинный ящик с продуктами.

– Другой вариант километрах в пяти через болото и протоку. Отсюда все-таки ближе. Согласен?

– Может, и ближе, только я не водоплавающее.

Я, конечно, не принимал всерьез капризы своего помощника, но поставить его на место следовало сразу, а то повадится качать права по каждому поводу и без оного. Наработаешь с ним тогда. Ходи и оглядывайся. Нет уж, ты у меня сам оглядываться будешь. Я раскатал лодку, достал насос.

– Согласен, не водоплавающее. И не пернатое, само собой. Скорее – парнокопытное. И тут я тебе, прости, ничем помочь не могу. Принимай собственное решение. Можешь плотик соорудить – плавника вокруг хватает. Плотику шуга не помеха. С вашим подорванным организмом, гражданин Кошкин, тут делов всего денька на три. А мне после веселенькой ночки, которую ты нам устроил, хочется выспаться в тепле и уюте. Жилище наше – насколько я рассмотрел – вроде цело. Так что оставайся. Да и мне спокойнее. Вдруг опять кто-нибудь заявится тебя за храпок потрогать. А здесь ты почти в безопасности. Нечистая сила, говорят, на островах селиться избегает.

Я заработал насосом, и бесформенное полотно резины стало довольно быстро принимать плавательные очертания. Рыжий пока молчал и внимательно следил за каждым моим движением. Когда я подтащил лодку к воде и стал загружать ее первой партией груза, он демонстративно отвернулся и сделал вид, что заинтересован пролетом небольшой стаи гусей, лениво взлетевших с ближней к нам протоки. Судя по всему, решил держаться до последнего. Ну что ж, посмотрим, что будет дальше.

Изредка отталкивая веслом тонкие льдинки шуги, я благополучно спустился по течению до полузатопленной косы, откуда до места нашего будущего жилья рукой подать. Разгрузился и, не утерпев, по отчетливо видной крутой тропе поднялся к срубу избы-палатки.

Не скрою, немного волновался. Почти таким и представлялось мне это место, после неоднократного перечитывания страниц «Полевого дневника» Арсения и канувшей в неизвестность Ольги. Только сейчас все вокруг было занесено снегом, который, впрочем, уже начал оседать под лучами солнца, окончательно пробившегося сквозь серую муть нехотя отступавшего ненастья. Снега, кстати, здесь было значительно меньше, чем в основательно занесенном поселке и его окрестностях. Даже желтоватые от опавшей лиственничной хвои проплешины образовались. Судя по всему, скалистый уступ распадка прикрывал это место от северо-восточного ветра, а небольшой лесистый увал, уткнувшийся в реку чуть выше по течению, отгораживал его от бессмысленной круговерти шальных вихрей, неизбежных в любом предгорье. Вот и получилась своеобразная ниша небольшого плоского уступа, на котором довольно уютно расположился наш стационар. А уступ этот, насколько я успел разглядеть с вертолета, был первой ступенькой от реки к отрогу невидного отсюда хребта. Для почти удобного проживания Арсений выбрал это место безошибочно. Вряд ли вокруг нашлось бы еще такое защищенное и устроистое место. Вон там, под скалой, в небольшом гроте можно будет сложить вещи, которые не поместятся в палатке. Справа от ее сруба лежало несколько ошкуренных и уже почерневших от времени лиственничных бревен – очевидно, Арсений планировал нарастить его еще на пару венцов. Что мы и проделаем с моей подсобной рабочей силой в самое ближайшее время. Печку он, видите ли, собрался топить! Ты мне для этой печки дровишек напластаешь минимум до новогодних праздников. Да, а цела ли печка? Не умыкнул ли ее кто-нибудь из продолжавших шарить окрест любителей «охотничать, плотничать, по рыбке вдарить, золотишко пошарить» – так, кажется, обозначили свой социальный статус первые мои знакомцы в этих местах, в подозрительной компании которых до недавнего времени состоял Рыжий. Помнится, когда я рассказал Птицыну об этом незадавшемся знакомстве, он пренебрежительно махнул рукой:

– Пираты. Их тут с того времени знаешь сколько развелось? На великий фарт надеются. А фарт дураков не любит.

– Почему дураков? – не утерпел я.

– Потому что за фартом гоняться – без штанов остаться. – И, помолчав, добавил: – И без души.

Справившись наконец с какой-то непривычной для меня внутренней нерешительностью, я откинул основательно потрепанный временем и непогодой брезент, прикрывающий раму отсутствующей двери, и заглянул в темное нутро избы-палатки. После солнечного света не сразу разглядел нары, грубо сколоченный небольшой стол, придвинутый к ним вплотную, несколько пустых деревянных ящиков из-под продуктов, кучей сваленных в угол, и – слава богу! – совершенно целую, довольно большую и, судя по всему, тяжеленную железную печку, сварганенную, видимо, слесарем-умельцем из поселка, а, не исключено, и самим Арсением. Длинное колено железной трубы лежало рядом и было почти не тронуто ржавчиной – неопровержимое свидетельство того, что крыша (грубоватый накат из плотно пригнанных жердей, покрытых двумя слоями брезента), как ни странно, выдержала