жадностью вслушивался в каждое его слово и все больше удивлялся тому, как много он видел и знает, как много пережил и сделал за свою непростую и не очень легкую жизнь. Когда-нибудь попробую рассказать об этом, это тоже целая эпопея.

О зоне он, оказывается, знал давно и достаточно подробно. Был одним из тех немногих, кто помогал им не терять связь с Большой землей. С Серовым не во всем был согласен, но относился к нему с пониманием и уважением. О будущем взрыве случайно узнал только от меня по рации. Слишком поздно. Считает, что мог бы отговорить. Это вряд ли. Тут не страхи и обиды, а идеология, выношенная всей жизнью, опытом, раздумьями и огромной созидательной работой сотен людей. И, конечно, неповторимыми, уникальными особенностями зоны, благодаря которым он многое понял и утвердился в своем намерении сделать то, что сделал. Отказаться от всего этого было для него невозможно. Одна только мысль о том, что все это попадет в чужие и очень грязные руки, убивала в нем страх и жалость. И он отодвинул будущее зоны на неопределенное время. Скорее всего, был прав.

Много и подолгу мы говорили о моей матери. Хотя что я мог рассказать, кроме своих детских впечатлений и рассказов тети Веры о том, как она мучилась от того, что у меня не будет отца. А когда узнала о своей неизлечимой болезни, попыталась отыскать его. Но было уже поздно.

– Меня в это время довольно основательно изолировали от окружающей вольной жизни. Помнишь, я тебе начал рассказывать об американце с какой-то базы на Аляске, который засек мое сообщение об аварии нашего самолета. Он был уверен, что мы затерялись в непроходимой безлюдной тайге, и предпринял массу усилий, чтобы нас искали и обязательно нашли. Считал, что обязан сделать все возможное для нашего спасения. Наши координаты, которые он засек, из-за особенностей места, где мы так неудачно приземлились, сместились черт знает куда, к какой-то нашей очень секретной базе. Его попытки помочь сочли провокацией, а нашу аварию и бесследное исчезновение самолета с якобы секретными документами посчитали тонко продуманной шпионской операцией и намеренным предательством. Разобрались далеко не сразу, но, слава богу, в конце концов разобрались. Но меня «на всякий случай» на несколько лет лишили права выезда из наших краев и права переписки. Нина тоже сменила место жительства, а потом мне сообщили, что умерла и искать бесполезно. Но она, оказывается, еще жила несколько лет и, говорят, даже стала меня разыскивать. Но ей тоже сообщили о моей смерти. Не знаю, кому и зачем это было надо, но наша возможная семья тоже оказалась неизвестной зоной, которая вроде бы и была, но о которой никто ничего не знал. В том числе и мы сами. Надеюсь, ты понимаешь теперь, как я был счастлив, узнав о тебе, и как мне до сих пор обидно и горько за то, что так все случилось.

Я вглядывался в его лицо и мучительно искал черты сходства между нами. Иногда, казалось, нахожу: в каких-то чертах лица, невольных жестах, манере морщить лоб, когда что-то было непонятно, в модуляциях голоса и привычке отрицательно покачивать головой, когда с чем-то был не согласен. Уловить все это постороннему человеку вряд ли бы удалось. А вот она уловила, увидела, поняла.

– Знаешь, – вдруг сказал он, хотя до этого мы с ним ни разу не говорили об этом, – мне кажется, что ты в нее очень влюбился. По себе знаю. Когда я впервые увидел твою мать, я сказал себе – только она и никто больше. Странное чувство, что не ты, а кто-то другой сказал тебе об этом. У тебя было такое?

Я хотел промолчать, но не выдержал:

– Я сам себе сказал.

– Конечно сам, – после затянувшейся паузы согласился он. – Поэтому спроси себя об этом еще раз, и если ответ будет тот же, обязательно найди ее.

– Не знаю, – растерянно пробормотал я. – Где она? Что с ней? Она считает все это мальчишеством, случаем, блажью. Несерьезным.

Я поднял на него глаза и увидел, что он грустно и как-то очень по-отечески улыбается. Именно в это мгновение я узнал в нем себя. Узнал, как говорят, с ног до головы, до морщинок у глаз и чуть дрогнувших в улыбке губ.

– Найдешь, – сказал он. – Не повторяй моих вольных и невольных ошибок. Найдешь обязательно, если действительно хочешь найти. И тогда у нас будет своя зона. Обетованная и единственная в мире. Так, кажется, говорил твой Арсений. Он свою нашел, найдешь и ты. Должен найти.