Генри Перви, долгое время исполнявший обязанности личного водителя королевы, при выходе в отставку получил от Ее Величества в подарок собачку породы корги, получить-то он ее получил, но, однако же, его, шофера, никто никогда не воспринимал как доверенное лицо или «наперсника» королевы. Один из лакеев свидетельствует: «Часто в Виндзорском замке Перви устраивался в гостиной для слуг с чашкой чая и заводил свое: «Королева мне сказала, что…», «Как мне говорила Ее Величество…» Но мы-то знали, что королева вообще говорит очень мало и что Перви всего лишь повторяет некоторые обычные формулы вежливости. Его мифо-мания нас забавляла».

Искусство шофера, без сомнения, состоит в том, чтобы, по выражению Жана Кокто, знать, как далеко можно зайти или заехать. Таким искусством владел Джон Маклин, если верить на слово бывшему лакею принца Чарльза Стивену Барри: «Когда мы куда-нибудь ехали, принц любил сам вести машину первые сорок-пятьде-сят километров, а потом передавал руль Джону и спокойно погружался в сон. Он способен заснуть мгновенно и проспать несколько минут везде, в любых условиях. Так вот, однажды вечером Джон пропустил две-три рюмочки и был настроен весьма игриво. Когда мы проезжали через какую-то деревушку, он принялся помахивать рукой зевакам, подражая королевским жестам. Что-то разбудило принца, он недоверчиво покосился на Джона и спросил: «Что это вы делаете?» — «Я приветствую народ, просто приветствую, пока Ваше Величество спит», — ответил тот бесстыдно».

Однако все же лучше не переступать определенную черту, не переходить некие границы дозволенного, как поясняет все тот же Стивен Барри: «Однажды принц должен был выполнить какие-то свои обязанности в Истборне, на южном побережье Англии. Мы отправились туда с его телохранителями Полом Оффисером и Дэвидом Чеккетсом. Шофер был, вероятно, новый, мы его не знали. Все шло хорошо вплоть до возвращения в Виндзор. Нам надо было проехать около ста пятидесяти километров. Не знаю, хотел ли водитель выиграть время или просто, ожидая принца, выпил несколько стаканчиков, но гнал он как сумасшедший. Пол Оффисер, как комиссар полиции, приказал ему сбросить скорость, но тот и не думал подчиняться приказу. Нас всех швыряло друг на друга, на железнодорожных переездах нас подбрасывало вверх, а принц и Дэвид Чеккетс, сидевшие сзади, клялись потом и божились, что по возвращении в Виндзор они оба были все в синяках. Никогда я не видел принца в такой ярости. На следующий день утром он позвонил сэру Джону Миллеру и заявил, что больше не желает иметь такого шофера. Это был необычный демарш с его стороны, ведь он всегда бывает столь снисходителен к персоналу».

Бывший премьер-министр Хит однажды совершил ужасную глупость, посетовав на то, что из-за проезда по улицам города машины королевы-матери он задержался в дороге и опоздал к голосованию за завершение дебатов в палате общин. Так как английский народ гораздо более интересуется королевой-матерью, чем Эдвардом Хитом, то это его заявление было воспринято в обществе очень плохо.

Мария Кристина, ослепительная принцесса Кентская, тоже не может похвастаться сдержанностью и скромностью. Йен Армстронг, долгое время служивший ей, свидетельствует: «Мы приближались к Музею Виктории и Альберта, когда она сказала: «Йен, включи все фары, чтобы люди могли меня увидеть». Но, черт побери, вокруг не было ни души, и к тому же это было глупо, чтобы «ягуар» ехал с включенными фарами. Для этого нужна совсем другая машина. Я тогда просто вышел из авто и побыстрее высадил ее».

Если Елизавета не разделяет любви Филиппа к вождению автомобилей, то в своей любви к каретам и ландо их вкусы сходятся. Однако королева пользуется этими «средствами транспорта» только в редких случаях. Карета, участвовавшая в церемонии коронации, выезжала за ворота королевских конюшен всего один раз после двадцатипятилетнего забвения: по случаю юбилея правления королевы. Лет этой карете уже много: она была сделана в 1761 году для Георга III, в ней ехал на коронацию Георг IV, а также все его «наследники». Весит она четыре тонны, крыша ее увенчана имперской короной, поддерживаемой четырьмя мальчиками, держащими в руках символы королевской власти и рыцарства; внизу она как бы опирается на четырех тритонов; ширина ее кузова два метра, длина — семь метров, все это великолепие покрыто позолотой и украшено рисунками Джованни Батиста Чиприани. На открытие сессии парламента королева отправляется в Вестминстер в так называемой ирландской карете, сделанной в 1852 году; в этой же карете государь или государыня Великобритании едет в тех случаях, когда в королевской семье играют свадьбу или когда там случаются похороны.

Надо сказать, королева находит все более и более неудобным пересекать Лондон в неотапливаемом экипаже. А потому австралийцы по случаю двухсотлетнего юбилея — как они говорят, «своей нации» — задумали подарить ей обогреваемую карету. Стоит ли говорить о том, что отныне королева будет ездить в ней всегда, в любую погоду, потому что там есть еще и кондиционер…

Одна из самых устойчивых, самых живучих легенд о монархии гласит, что короли никогда не имеют при себе денег и что они в отличие от простых смертных не становятся жертвами алчности. Эта вера (или предрассудок, как вам угодно), накрепко укоренившаяся в умах англичан, долгое время позволяла монархам сохранять множество привилегий, таких, к примеру, как освобождение от налогов и сохранение полнейшей тайны, окутывающей все, что касается финансов королевской семьи.

Но в начале 90-х годов, когда королевство переживало глубокий экономический спад, Елизавета II поняла, что настало время сделать благородный жест в отношении уплаты налогов, а также внести изменения в распределение сумм, получаемых по цивильному листу, пока монархия не начала слишком уж сильно раздражать налогоплательщиков. Пожар в Виндзорском замке в ноябре 1992 года стал своего рода «поворотным моментом». В общественном мнении возник ропот по поводу того, что надо тратить деньги из государственной казны на устранение нанесенного ущерба, и тогда королева принимает решение открыть для публики некоторые помещения Букингемского дворца, чтобы покрыть расходы на ремонтные работы в пострадавшем от пожара замке. Мудрое решение!

Исключительная налогоплательщица

С апреля 1993 года Ее Величество платит налоги. Но, как о том лично объявил Джон Мейджор, королева освобождена от уплаты налогов с сумм, получаемых ею по цивильному листу, и с ассигнований, выделенных на функционирование самой системы королевской власти, на функционирование монархии (содержание дворцов, королевского поезда и королевской эскадрильи). Однако, несмотря на это, британское общество не ведает, каковы истинные доходы и расходы королевы. Она, как и всякий налогоплательщик, имеет право на сохранение тайны.

Печать секретности скрепляет все, что имеет отношение к доходам государыни; ее присутствие ощущается всегда и везде… Во дворце личное состояние королевы рассматривается как один из важнейших атрибутов монархии, по поводу коего внешний мир должен оставаться в неведении, а внутренний — хранить молчание: ни одно из завещаний монархов никогда не стало достоянием гласности, а сведения о вложениях королевских капиталов (которыми разумно управляют Роу и Питман, личные биржевые маклеры королевы) остаются самой надежно хранимой тайной лондонского Сити; если кто-либо из придворных хотя бы заикнется об этом, то это будет воспринято как святотатство. Одной из причин подобной секретности является, видимо, тот факт, что на деле никто не знает, каково состояние королевы, ибо точно подсчитать его трудно, потому что все зависит от того, какое именно имущество в него включают и как его оценивают. Отметим мимоходом, что в этой истории есть некоторая доля иронии: именно в эпоху, когда конституция лишает монарха всякой политической власти, он в качестве отдельного гражданина, частного лица, так сказать, частным образом, становится самым богатым лицом в королевстве.