– Я хочу ей помочь, – нетерпеливо разъяснял доктор свой интерес, – по-человечески, по-христиански. Где же ее искать?

– Ищи ветра в поле, – хмыкнул Фрол, – в кустах у Невы. А то в кабаке каком. Шалава беспутная.

Доктор отправился на поиски – он бессмысленно бродил по прилегающим улочкам, добрел до сквера возле уютного первенца Петербурга – деревянного Троицкого собора. Уединившейся парочки нигде не было. У Невы, неподалеку от Домика Петра I, он в полном изнеможении и отчаянии присел на скамью... Он сидел в укромном месте около подернутого легкой ряской пруда. За зарослями акаций высился толстенный клен, знавший еще допетровские времена. В мешанине веток Климу Кирилловичу почудилось какое-то светлое пятнышко, какая-то неровная белая полоска. Он, крадучись, направился к древесному великану...

На расстоянии десяти-двенадцати футов Клим Кириллович громко кашлянул. Белая полоска осталась неподвижной.

Доктор Коровкин шагнул вперед и начал обходить дерево сбоку. Контуры белого пятна определились в сидящую женскую фигуру.

Доктор понял, что нашел Ульяну Сохаткину: приникнув к стволу, она свесила голову набок. Ее шейку перехватывала тягучая шелковая удавка. В отчаянии доктор бросился на колени, с трудом расслабил петлю. Шея и руки Ульяны были еще теплыми, и Клим Кириллович надеялся вернуть девушку к жизни.

Он осторожно опустил безжизненное, хрупкое тело на мягкую траву и рванул ворот лифа, откуда к его коленям порхнула сложенная вдвое записка. Освободив стесненную тканью грудь, он энергично стал делать искусственное дыхание... Но он опоздал! Его усилия были тщетны!

Машинально сунув в карман выпавшую из лифа Ульяны записку, доктор поднялся, отряхнул брюки на коленях и устремился прочь от мертвой девушки. На Троицкой площади он подошел к крепкому, благообразному городовому с лихо закрученными усами.

– Вот что, братец. Я доктор Коровкин. Вот моя визитная карточка, возьмите ее. На вашем участке возле старого клена труп женщины. Прошу сообщить куда следует. Убита Ульяна Сохаткина.

– Ульяна? – На лице городового появилось странное выражение.

– Да. Думаю, убийца – ее дружок Василий. Васька-Кот.

– Полиция разберется, – уклончиво ответил городовой. – А вам, доктор, скажу одно – остерегайтесь выдвигать такие версии.

Губы Клима Кирилловича страдальчески дрогнули:

– Почему? Их связь всем известна.

– Есть негласное указание, – шепнул городовой, – больше ничего объяснить не могу. Государственная тайна. Лучше ступайте.

Доктор Коровкин в подавленном состоянии пошел прочь от городового. Он не знал, что ему теперь делать. Возвращаться домой не хотелось. В памяти всплыли рассуждения княгини Татищевой о тайных смыслах современных событий...

Возле Народного дома доктор присел на скамью и полез в карман: на глаза набегали непрошеные слезы. К ногам упала скомканная бумажка. Утерев слезы, он развернул ее. Корявыми круглыми буквами было выведено: «Околоточному Хрулеву Ивану Сидоровичу. Подлый Василий не хочет жениться на мне. Посему прошу послать его на каторгу – в логове его под землей есть укрывка. За это ему платит бешеные денежки дружок по имени Оксильрот».

Теперь Вирхов был твердо убежден, что взрыв в Воздухоплавательном парке не связан с утечкой светильного газа и попаданием в него открытого огня. В толпе перед храмом светильного газа не было! Тем не менее взрыв у храма в точности соответствовал погубившему полет «Генерала Банковского». Значит, в толпе орудовали те же террористы, что и в парке. На этот раз их мишенью стал банкир Магнус.

Где, где та ниточка, что связывает отца Онуфрия, беспутного купеческого сына и одного из владельцев банка Вавельберга? Где тот человек, который имел причину для их убийства? Бедная вирховская голова трещала по швам.

Положение усугублялось тем, что из-за выявленных неугомонным Терновым новых данных о господине Оттоне, следователь лишился еще двух опытных помощников: один агент отправился на квартиру служащего банка, другой – по следу таинственного багажа. Сам же Тернов по указанию Вирхова выехал в гостиницу «Гигиена», чтобы разобраться наконец с деятельностью грека Ханопулоса.

Известие о новом взрыве поразило Вирхова как гром среди ясного неба. На месте происшествия суетились полиция, жандармы, криминалисты, фотографы, врачи. Вирхов моментально включился в первичное дознание. Переписав свидетелей, полиция разрешила предать тело Степана Студенцова земле, и поредевшая похоронная процессия поспешно покинула храмовую площадь и устремилась на кладбище.

На месте происшествия Вирхов застал и честную компанию, знакомую ему по событиям в Воздухоплавательном парке. Потрясенная, бледная Мария Николаевна Муромцева опиралась на руку коммерсанта Эроса Ханопулоса. Опытный взгляд сыщика сразу отметил, что грек не в своей тарелке: он проявлял признаки беспокойства, озирался и нетерпеливо переступал ногами, как скаковая лошадь в ожидании стартового выстрела. Рядом топтался удрученный, потерявший свой лоск велогонщик Родосский, шептал молитвы и крестился Платон Глинский. В подавленных, опечаленных собутыльников пытался вселить бодрость инженер – господин Фрахтенберг самым толковым образом отвечал на вопросы и показывал путь, которым бежал нищий к коляске рыжего Магнуса.

Искать какие-либо следы в этакой толпе да в сухое время года не имело смысла. Остатки адской машинки сгорели безвозвратно. О дактилоскопических отпечатках речи и не шло. Карл Иванович обратился с просьбой к Муре и окружавшим ее мужчинам проследовать для дачи свидетельских показаний на Литейный, в здание Окружного суда. Молодые люди охотно откликнулись на просьбу сыщика.

Вскоре они уже топтались в просторном светлом коридоре, дожидаясь вызова в вирховскую камеру. Эрос Ханопулос по-прежнему вел себя неспокойно: беспрестанно вскакивал, воздевал руки к потолку, повторял, что он не имеет никакого отношения к взрыву. Он плюхнулся на скамью рядом с Марией Николаевной, осыпал ее комплиментами и допытывался, когда и где они встретятся в более подходящей обстановке. Мура уступила его домогательствам и сказала, что собирается вечером в цирк. Эрос пообещал, что будет ждать ее у входа с билетами.

На скамье у противоположной стены коридора вполголоса переговаривались Петя Родосский, Платон Глинский и Михаил Фрахтенберг. Часто звучало имя Оттона, всех занимало его отсутствие в храме на отпевании.

Когда дверь в заветный кабинет приотворилась и в проем высунулась физиономия письмоводителя, коммерсант, невзирая на недовольство служителя закона, резво кинулся в кабинет.

– Господин следователь! – Ханопулос подбежал к начальственному столу. – Я ни при чем! У меня дело стоит! Могут уплыть значительные деньги! Поймите душу коммерсанта!

–Сядьте, сядьте, господин Ханопулос, – осадил. Вирхов Как вы оказались на месте преступления?

– Нет, нет и нет! – не успокаивался не желавший садится грек. – Я ехал не на место преступления, нет! Я ехал на отпевание покойника!