— Это я… Прошу, не начинай, пожалуйста… Не по телефону, слышишь… Хорошо, вечером, за ужином… Что? «Астье», в восемь? Хорошо, буду.

Парис вздыхает — придется, выбора нет. Он убирает телефон в карман, поднимает голову: прямо перед ним устричный бар.

Парис входит, усаживается в конце стойки, приветствует официанта. Дюжина устриц, бутылка «пуйи-фюме» — все как всегда. Приносят бутылку, он наливает себе бокал — холодное, как он любит. Напряжение понемногу спадает. Открывает взятую в баре газету. По телевизору в глубине зала показывают Шнейдера перед целой ассамблеей крупных предпринимателей в роскошном обрамлении гостиницы «Хайятт» около Вандомской площади. Звука нет, выключен.

Официант приносит ему устрицы, комментирует происходящее:

— Видели? Роскошно живет этот Шнейдер. По-моему, разницы нет — что один, что другой.

Парис что-то бурчит в ответ, не отводя взгляда от газеты и намазывая маслом ломтик ржаного хлеба.

— Здесь свободно? Я могу присесть?

Знакомый женский голос. Парис поднимает голову: перед ним Соня Герен, усевшаяся на табурет рядом с ним. Удивление сменяется заинтересованностью, он делает официанту знак принести еще один бокал, наполняет его вином и придвигает Соне.

Соня берет его, их руки соприкасаются.

— А мне полдюжины устриц, чтобы соответствовать месье. — Она делает глоток. — Хорошее вино. А вы совсем не изменились. Все тот же бар, и устрицы, и вино то же.

— «Вы»? «Вы не изменились»? Значит, это не дружеская встреча? Хорошо, пусть будет «вы». — Парис выделяет это «вы». — А вы тоже, кажется, мало изменились. И вам по-прежнему нравится это легкое вино. Могу поспорить, что вы пришли сказать мне то же самое, что и в нашу первую встречу: «Не вмешивайтесь в наши дела, оставьте моего отца, простите, мужа в покое».

— Приблизительно угадали. Мой муж настырный. Его выберут президентом. И для вас это может быть опасно. Сильно рискуете из-за ерунды.

— Из-за ерунды… — Парис на минуту задумывается, потом одним глотком опустошает бокал и наполняет его снова. — Знаете, у меня полный крах в личной жизни. Теперь еще изменить своим профессиональным убеждениям? Это означает, что у меня ничего не останется. Ваш муж зря беспокоится. Люди в конце концов обо всем догадаются и задумаются, что за этим кроется.

Устриц они доедают в полном молчании.

Парис время от времени посматривает на Соню.

— Странный поступок — впутывать в свои дела жену, чтобы спасти любовницу. Зачем вы согласились? Вам не нравится эта роль. Она не нравится вам еще и потому, что вы до конца в курсе этого дела. И, кроме того, вы, как и я, ненавидите эту дамочку. Иначе вы были бы более убедительны. Теперь, после вашего отца, значит, капризы Герена? А вам не хочется побыть самой собой, свободной, хоть раз в жизни?

Смущенная Соня роется в сумке в поисках сигарет, роняет зажигалку. Парис поднимает ее, крутит в пальцах, щелкает. Соня склоняется к нему с сигаретой, слегка задевает его плечо. Он вдыхает запах ее волос, подносит огонек зажигалки к сигарете — медленно, внимательно, почти нежно.

Соня выпрямляется, делает первую затяжку.

— Моя личная жизнь не лучше твоей. — Она берет сумку, встает, накрывает своей ладонью его руку. — Забудь, о чем я пришла говорить с тобой. Я рада, что увидела тебя.

У Париса перехватывает дыхание, и он смотрит, как Соня выходит из бара. Своей этой чертовой походкой.

В тот момент, когда Соня Герен и Петрюс Парис принимаются за устриц, Элиза Пико-Робер фурией врывается в кабинет Барбары Борзекс со страницами печатного текста в руках. Гранки «Журналь дю суар» — подарок от Альбера Мермэ. Белая от ярости, она набрасывается на своего юридического директора с плохо скрытыми обвинениями. Она виновна в утечке информации в прессу! Которая упоминает ПРГ в связи с гибелью Бенуа Субиза. Затем следуют угрозы в привлечении Борзекс к суду за разглашение конфиденциальной информации или за что-то еще — какая разница — и обещания испортить карьеру, если госпожа Борзекс вообще думает, что таковую начинала.

Борзекс, удивленная агрессивностью вторжения, реагирует не сразу. Потом к ней возвращается самообладание, она встает, берет сумку, пиджак и направляется к выходу. Уже на пороге она позволяет себе следующее замечание:

— Я уже не девочка. И, кроме того, к истерикам невосприимчива. Я думала, что вы лучше держите удар!

Домой. По дороге кое-какие покупки, DVD в видеоклубе. Закрыться дома и думать. Есть ли дома что покурить? Войдя в квартиру, Борзекс спешит отключить компьютер и телефоны — мобильный и стационарный. Теперь до понедельника она полностью отрезана от мира.

В полутьме своего номера Нил с трудом продирает глаза после тяжелого сна, отягощенного алкогольными возлияниями. Голова раскалывается. Сквозь занавески пробивается солнечный луч. На часах почти два. Смутные воспоминания о вчерашнем дне. Начали в агентстве Рейтер. А потом что? Как он оказался в гостинице, в своей кровати? Нил тащится в душ. Холодный, потом горячий. Трудно жить на следующий день после пьянки, к тому же он испытывает сильные угрызения совести. Да и отвык уже. Нил одевается, каждое движение дается ему с трудом. Легкая тошнота. Есть не хочется. А вот мороженое… Неплохая идея! Много мороженого — отличное средство, чтобы не блевать. Кафе «Бертильон» как раз на углу.

Выйдя на улицу, Нил покупает «Журналь дю суар», от солнца режет глаза, он уединяется в заднем зале кафе, там нежарко и безлюдно. Заказывает ассорти сорбетов и начинает приходить в себя. Открывает газету, ищет статью Моаля и находит. Несколько секунд, чтобы зафиксировать строчки, имеющие неприятную тенденцию путаться, некоторое время, чтобы понять прочитанное. Возможно, экотеррористы — это не единственный след, который разрабатывается полицией. Допускается причастность к этой истории корпорации ПРГ и уже упоминавшейся Барбары Борзекс, юридического директора фирмы. Адреналин ударяет Нилу в голову, ладони становятся мокрыми, в голову приходят сбивчивые беспокойные мысли: «Моя дочь вне подозрений? За всем этим стоит что-то гораздо более серьезное? Вне подозрений, но не вне опасности. Повидаться с Куком». Нил берет мобильный телефон, включает его и получает SMS, посланное другом еще утром: «Я на работе, зайди, как получишь это сообщение».

Приблизительно четырнадцать тридцать: собрание заместителей прокурора в кабинете у главного. Текущие дела занимают три четверти часа, затем тон собрания неуловимо меняется. Фуркад знает, что недовольство начальства будет направлено против него. Он понял это, как только вошел в кабинет и на столе у генерального прокурора увидел номер «Журналь дю суар», развернутый на рубрике «Общество». Правда, начальство, судя по всему, надеется, что упоминание ПРГ в связи со смертью Субиза никак не связано с ними, иначе шеф был бы совершенно невыносим. Прокурор настоятельно рекомендует не давать следователям воли. Фуркад ощущает на себе взгляды коллег. Но молчит, никак не реагирует на происходящее, поскольку прямо к нему не обращаются. Оправдываться означает признать свою вину, а он даже не знает, в чем она заключается. К тому же он ни на секунду не допускает, что Парис снова мог выйти за рамки дозволенного. После всего того, что они вчера сказали друг другу. Или же он совсем не понял парня. Он переждет бурю, хотя весьма раздражен.