О наш господь, защитник всего, самый отважный и самый добрый, да что же это?

В твоем гневе и твоем негодовании достойно ли славы и восхищения бросание камней, стрел и пик? ОГОНЬ истребления, исключительно горячий, упал на твой народ, как огонь на лачугу, сжигая и дымясь, не оставляя никого, кто бы мог стоять или быть здоровым. Дробилка твоих зубов» (падающие камни) «используется, как и твой тяжелый кнут, против твоего скверного народа, люди в котором теперь стали малы числом и худы, как пустой зеленый тростник.

О господь, самый сильный, сострадательный, невидимый и неощутимый, которому подчиняются все вещи, от чьего расположения зависят порядки в мире, которому все подчиняются — что за решение ты держишь в своей божественной груди? Начиная это, предвидел ли ты все, что произойдет с твоей нацией и твоим народом? Ты и в самом деле решил совершенно всех уничтожить, чтобы о них не осталось памяти в мире, чтобы населенное место стало заросшим холмом и БЕЗУМСТВОМ КАМНЕЙ? Начиная все это, ты решил позволить уничтожить храмы, места для молитв и алтари, построенные для службы тебе — и не оставить о них никакой памяти?

Может, твой гнев, твое наказание и твое возмущение можно смягчить, чтобы положить конец процессу разрушения? Или уже решено на твоем божественном совете, что нам нет ни жалости, ни прощения, пока стрелы твоей ярости не приведут к окончательным гибели и разрушению? Может быть такое, что твое наказание и очищение дается нам не для исправления, а только для всеобщего разрушения и уничтожения? Что СОЛНЦЕ БОЛЬШЕ НИКОГДА НЕ БУДЕТ НАМ СВЕТИТЬ? Что мы останемся в ПОСТОЯННОЙ МГЛЕ и в тишине? Что ты никогда не посмотришь на нас глазами милости — ни больше, не меньше?

Неужели ты уничтожишь и увечных, которые не могут найти покой, повернуться со стороны на сторону, чей рот и зубы заполнены землей и налетом? Печально говорить, как мы все чувствуем себя в темноте, ничего не понимая, не в силах приглядеть друг за другом или помочь друг другу. Мы словно пьяные, не способны ничего понять, без надежды на помощь, уже маленькие дети страдают от голода, поскольку нет никого, кто бы дал им есть, пить, нет никого, кто бы их утешил или приласкал, никто не даст младенцу грудь, поскольку их отцы и матери умерли и оставили младенцев сиротами, страдающими за грехи своих родителей».

Что за живописная картина предстает перед нами! Она рисует трагедию имеющего культуру и религию народа, остаткам которого приходится прятаться в какой-то глубокой пещере, в темноте, после того как основная часть людей миллионами погибла от падающих камней, летящих подобно стрелам и копьям, и от ядовитого газа. Запасы пищи исчезли. Выжившие люди испытывают ужас, благоговение, отчаяние, страх того, что они никогда не увидят свет, что этот ужасный день станет концом человеческой расы и всего мира! И один из них, возможно жрец, определенно, выдающийся человек, прибегнул ко всему своему красноречию во времена тьмы и ужаса, чтобы в своей жалобной и патетической молитве обратиться к верховному божеству с просьбой о милости, защите и освобождении от ужасных бедствий.

Просто замечательно, что жрецы ацтеков через века сохранили до нас этот созданный в пещерах гимн — одну из самых древних идущих от самого сердца молитв, дошедших до нашего времени, — и это несмотря на то, что значение слов было для жрецов тайной!

Молитва продолжается следующими словами:

«О наш бог всемогущий, полный прощения, наше убежище — хотя твой гнев и твое негодование, твои стрелы и камни в самом деле принесли бедствия этому бедному народу — пусть это будет как наказание, которые мать и отец дают детям, дергая их за ухо, ударяя их по рукам, высекая их крапивой, выливая на них прохладную воду — и все это для того, чтобы они могли избавиться от ребячливости и детскости. Твое наказание и твой гнев уничтожили твоих слуг, твой бедный народ, когда на деревья и колышущийся ветром зеленый тростник — и на все, что ниже — упали камни.

О самый милосердный Бог, ты лучше всех знаешь, что твой народ подобен ребенку, который, когда хлещут кнутом, плачет и кричит — и жалеет о том, что он сделал. Этот народ из-за своих грехов вздыхает, плачет и проклинает себя. Перед твоим ликом он проклинает свои действия и кается в своих плохих делах и наказывает себя за них. Наш Господин, самый милосердный, полный жалости, благородный и бесценный, дай людям время исправиться, дай последнюю возможность очиститься. Останови это — и если ничего не изменится, ты начнешь это вновь. Прости и забудь грехи людей; останови твой гнев и твою ярость. Подави их в своей груди и не уничтожай ничего больше; дай людям передышку, пусть это прекратится, поскольку никто не может избежать смерти или куда-нибудь бежать.

Мы все отдадим дань смерти, как и все живое на Земле. Каждый человек заплатит за жизнь своей смертью. Никто не уйдет от неизбежного, и каждый человек получит за свои дела, когда ты пришлешь за ним своего посланника. Ты так могуществен, что никто не может от этого уклониться. О, самый милосердный бог, смилуйся наконец и пожалей детей в колыбельках, которые еще не могут ходить. Пожалей также, о Господь, бедных и несчастных, у кого нет еды, которым нечем себя прикрыть, нет места спать, кто не знает счастливых дней, чья жизнь проходит в мученьях, страданиях и печали. Разве будет лучше, о Господь, если ты забудешь о милости к своим солдатам и военным людям, в которых ты иногда нуждаешься? Лучше умереть в бою или подавать пищу и питье в доме Солнца, чем умирать от мора и постепенно сходить в ад. О самый могучий Господь, охранитель всего, господин Земли, правитель мира и хозяин всего, пусть твой гнев и жажда мести будут утолены этими последними наказаниями; прекрати этот дым и туман твоего гнева; потуши также сжигающий и разрушающий огонь твоего гнева; пусть придут мир и чистота; путь маленькие птицы твоего народа начнут петь и приближаться к Солнцу; дай им СПОКОЙНУЮ ПОГОДУ, так, чтобы их голоса могли дойти до твоих высот, и ты бы узнал о них» (Bancroft, «Native Races», vol. Ill, p. 200).

Некоторые читатели могут усомниться — может ли столь удивительная молитва дойти до нас с ледниковой эпохи? Но следует помнить, что ее много раз передавали из уст в уста в глубоких пещерах до того, как из душ оставшихся немногих людей исчез страх. Когда эта религиозная молитва, связанная со столь ужасными событиями, была принята, кто при ее передаче мог осмелиться изменить в ней хотя бы слово?

Кто мог осмелиться изменить в этой молитве хотя бы слог? Даже при том, что искусство письма было утеряно, а цивилизация исчезла, даже при том, что христианские традиции молитв возникнут только через десять тысяч лет, ее передавали изустно от поколения к поколению как бесценное сокровище мысли — в силу консервативной силы религиозного инстинкта.

Не может быть никаких сомнений в истинности этой и других древних молитв, обращенных к Тескатлипоке, которые я буду приводить в дальнейшем. Хочу привести здесь ссылку на Г.Г.Банкрофта:

«Отец Бернардино де Саагун, францисканец из Испании, был одним из первых проповедников, посланных в Мексику, где он много работал, наставляя туземную молодежь, по большей части в провинции Тескоко. Находясь здесь, в городе Тепеопулько, в последней части шестнадцатого столетия, он начал работать над трудом, наиболее известным под названием «Общая история Индии Новой Испании», откуда и была взята нами эта молитва. Для своей работы над книгой отец Саагун имел исключительно хорошие условия. Он собирал у себя главных туземцев города, где он проповедовал, и просил их познакомить себя с самыми учеными и опытными в тех вопросах, о которых он собирался писать. Собрав этих наиболее ученых мексиканцев, отец Саагун просил их зарисовать в принятом у индейцев стиле их легенды, сцены из истории и мифологии, а также разные прочие моменты. Внизу рисунка индейцы писали объяснения на своем языке; эти объяснения отец Саагун переводил на испанский. Эти материалы и составляют основу его книги «Общая история»» («The Native Races of the Pacific States», vol. Ill, p. 231).