– Мы эту работку сами себе подкинули, – не согласился Лактионов. – Берсанака с удовольствием бы от нас всё это спрятал…

– Тем не менее мы здесь, а где Берсанака – неизвестно… Времени нет, чтобы все подземелья обшарить, потому что Берсанака может сейчас уходить в сторону. И не обшарить нельзя, потому что он может в самом дальнем углу спрятаться и ждать, когда мы уйдём…

«Краповый» капитан скрипнул зубами, как заправский уголовник.

– Теперь он от меня не уйдёт… Живым не уйдёт…

– Хотелось бы верить, что и от меня тоже, – добавил Матроскин. – Вернее, хотелось бы верить, что только от меня. И я себе обычно верю… Будем соревноваться, кто раньше успеет… Тем не менее здесь мы надолго завязли. А людей на расширение поиска нет. Хоть подкрепление проси… Хотя и в этом смысла особого не вижу… В толкотне порядка меньше, а когда мало порядка, такому хитрюге, как Берсанака, проскользнуть легче. Я сам, когда есть необходимость, пользуюсь случаем. Если две колонны идут рядом, самое безопасное место – между ними. Все будут только по сторонам смотреть. Согласно его психограмме, Берсанака обычно делает так же…

Подошедший лейтенант Черкашин молча вытащил из планшета свою карту и принялся переносить на неё чертёж подземелья. Подумав, капитан Лактионов занялся тем же со своей картой – работа кропотливая и не терпящая посторонних разговоров…

Вот что удивительно – когда находились рядом с федералами, луна стыдливо за тучи пряталась, помогая и Берсанаке с Доком Доусоном спрятаться наилучшим манером. А только от федералов, кажется, оторвались, и луна высветилась, чтобы на неровной и сложной дороге не спотыкаться и не скользить.

– Луна нам в помощь! – улыбнулся Док, радуясь тому, что он снова идёт замыкающим, следовательно, чувствует себя в относительной безопасности. По крайней мере, в безопасности со стороны союзника и помощника, который, сам того не зная, является главным действующим лицом всей операции.

Использовать человека вслепую – это высший пилотаж в диверсионной работе, и полковник Доусон всегда считался хорошим пилотом. Так, Гайрбеков даже не знает, зачем им нужен брат Бекмурзы, Сосланбек Бисолатов. А Сосланбек должен назвать точную дату проведения операции. Конечно, жаль, что нет с ними теперь Гойтемира. Гойтемир был бы самым надёжным исполнителем. Но и без него Берсанака должен справиться. Не слишком сложная работа – вскрыть один замок или вообще окно разбить и выполнить то, что следует выполнить. А всё остальное будет делаться само собой без их непосредственного участия. Только Док Доусон найдёт себе подходящее место, чтобы заснять происходящее на видеокамеру. Самым подходящим местом, насколько полковнику было известно, является слуховое окно чердака детского дома. А забраться на чердак несложно, поскольку туда ведёт приставная лестница и она постоянно стоит на месте.

– Не луна нам в помощь, а Аллах! – поправил Берсанака, с чего-то вдруг ставший верующим. – Он помогает нам уйти от неверных…

– Тогда и я должен быть в числе неверных, поскольку я христианин, – заметил Док. – Луна должна была помочь тебе и Гойтемиру, но отдать меня в жертву снайперу. Вместо этого она подставила твоего собрата… Поэтому не будем углубляться в вопросы веры, поскольку неисповедимы промыслы Всевышнего…

– Всем своё время, и твоё время подойдёт…

Это уже прозвучало почти угрозой, но Док Доусон давно знал привычку Берсанаки таким образом держать своё окружение на дистанции страха и сам страха не испытывал. Тем не менее рукоятку пистолета в кармане сжал чуть крепче обычного, словно проверяя свою готовность ответить выстрелом на любое обострение ситуации.

Путь их лежал не напрямую к цели и был нелёгким, особенно для Дока Доусона. Берсанака не пожелал идти протоптанной колонной «краповых» тропой, поскольку два свежих следа поверх оставленных уже на рассвете укажут путь, который они выбрали. Хотя бы направление покажут, и этого может быть достаточно для опытных следопытов. А что среди федералов есть следопыты достаточно опытные, Гайрбеков не сомневался. Он всегда, если не знал точно, предпочитал видеть опасность даже там, где её нет, чем полагаться на случайность или на обстоятельства, которые отведут от него преследование. Лучше, чем ты сам, никто о твоей безопасности не побеспокоится. И Берсанака сам о ней беспокоился. И потому повёл Дока по южным склонам холмов, переходя с одного на другой. На южных склонах снега уже не было вообще – весь стаял под солнцем. Следовательно, след не бросится в глаза издалека, как было бы на снежном насте. А за такой след только уцепиться, и можно будет уже дальше идти. Тем более есть собака, которая, как уверял всех мент младший лейтенант Дударков, по следу ходит отлично и ничем не уступает обычно используемым для этого дела немецким овчаркам, а уж в задержании, которым преследование заканчивается, кавказская овчарка стоит четырёх немецких. И потому если и оставляли на сырой земле след, то издали его увидеть было невозможно. А обыскать все холмы в поисках следов тоже слишком сложно, чтобы этого опасаться всерьёз. Но идти постоянно вдоль склона – это дополнительная нагрузка на одну из ног, что было чревато для Доусона. Сначала полковнику пришлось держать в согнутом состоянии именно раненую ногу. Согнутая, значит, в постоянном напряжении бедро, и скоро рана начала обильно кровоточить. Док на ходу сменил повязку, стараясь при этом не отставать от Берсанаки. Окровавленные бинты, понятно, прятал в карман, потому что по пути даже подходящего камня, под который можно было бы их засунуть, не попалось. Камни были или слишком мелкие, или слишком тяжёлые. Естественно, что и до перевязки, и даже после неё боль в ноге поднималась по крутой нарастающей траектории, и потому полковник не сумел сдержать вздох облегчения, когда первый холм остался позади, а второй они тоже намеревались преодолеть по южному склону и потому должны были идти в обратную сторону, описывая постоянные восьмёрки. Иначе избежать хождения по предательскому снегу было невозможно.

Однако в действительности оказалось, что ожидания Дока Доусона не оправдались. Если трудно было держать раненую ногу согнутой, то не менее трудно было использовать её как опорную, и нагрузка при этом ничуть не уменьшалась. И через два часа пути полковнику пришлось сделать себе повторную перевязку. Но её он уже делал не на ходу, потому что и Берсанака, сочувствия к раненому не испытывающий, сам, кажется, почувствовал потребность в коротком отдыхе и выбрал камни, на которых можно было присесть. Так отдыхали пятнадцать минут. Отдыхали молча. И только через пятнадцать минут, глянув на часы, Гайрбеков встал.

– Самочувствие как?

– Готов идти… – хмуро отозвался Док Доусон.

– Крови много потерял?

– Голова пока не кружится, значит, не существенно… Но течёт в обувь… Неприятно…

– Нельзя останавливаться, – Берсанака всё же сделал свой вывод.

– Нельзя, – согласился полковник.

Он видел, что Берсанака и сейчас задаёт вопросы не из-за сочувствия, а только для того, чтобы объяснить, насколько опасна для них задержка.