В дверь постучали, и Тремейн доложил, что прибыл барон Стенли.

Саймон встал, поздоровался со Стенли и предложил ему выпить. Когда они уселись в кресла с бокалами бренди в руках, Саймон перешел сразу к делу:

– Так для чего вы хотели встретиться, барон?

Стенли не спешил с ответом. Он сделал небольшой глоток бренди и подержал напиток во рту, смакуя его прекрасный вкус. Проглотив, он посмотрел на содержимое бокала и сказал:

– Я думал, вы выступаете против французских напитков.

– Только против тех, которые получены незаконно. Этот бренди был завезен в подвалы моего отца еще до войны.

– А я и не знал, что старый герцог был настолько предусмотрителен.

Саймон не ответил. В комнате повисла тишина. Затем Стенли осторожно поставил свой бокал на круглый стол из красного дерева.

– Я хотел поговорить по поводу моей дочери Джорджины.

Саймон вопросительно наклонил голову и изобразил на лице глубокое внимание.

– И?

Саймон заметил, как Стенли метнул на него острый взгляд своих соколиных глаз.

– Несмотря на то что вы очень мало посещали светские мероприятия до этого сезона, всегда, когда вы присутствовали, вы уделяли много внимания моей дочери.

Саймон пригубил бренди.

– Мисс Стенли всегда присутствовала там, где я появлялся. Приятно видеть в толпе знакомое лицо.

– Приятно? – Стенли невесело засмеялся, его узкие глаза сверкнули синей сталью. – Ну разумеется! Знакомое, да к тому же красивое лицо. Вам нравится моя дочь?

Саймон тщательно подбирал слова.

– Она, несомненно, очень мила и является приятным собеседником. Она хорошо образована. Придет время, и она составит отличную партию какому-нибудь джентльмену.

Стенли откинулся в кресле.

– Ну что же, теперь ваши намерения мне ясны.

– Уверяю вас, у меня нет никаких намерений относительно мисс Стенли. Кроме дружбы, конечно.

– Я вижу.

Стенли смотрел на герцога долгим взглядом, потом заговорил:

– Джорджина действительно отличная партия, как и вся наша семья… для вас, Трент.

Саймон молчал. Они оба знали, что Стенли говорит чистую правду. У барона было много земель и денег. Положение, занимаемое Саймоном, позволяло ему находиться на самой вершине социальной лестницы и иметь в своих руках немалую власть. При их союзе зародилась бы сила, способная поколебать королей. Саймон знал, что Стенли всегда стремился к этому. Да любой, кто знал барона, мог догадаться об этом. Честолюбие было написано у него на лице. И если бы его дочь вышла замуж за герцога Трента, и он, и его наследники получили бы гораздо больший доступ к власти.

– Думаю, вам тоже был бы выгоден союз с нами.

Саймон не стал спрашивать, чем именно выгоден. Сейчас это было не важно. Все «выгоды» для герцога, которые Стенли мог бы сейчас перечислить, не имели никакого смысла, так как он не собирался жениться на его дочери, несмотря ни на что.

– Возможно, вы правы, – сказал Саймон. – Поверьте, я польщен тем, что вы рассматриваете меня в качестве потенциального супруга для вашей дочери. Я знаю, как сильно вы ее любите.

Конечно, он не знал этого наверняка, но ведь отцы всегда обожают своих дочерей.

– Как я уже говорил, она станет кому-то отличной женой. И вы сможете, выдав ее замуж, составить выгодный для всех альянс.

– Очень жаль…

– Напротив. – Саймон натянуто улыбнулся. – Так будет лучше для нее. Уверен, союз со мной вряд ли будет идеальным.

Брови Стенли поднялись.

– Да? Вы думаете, моя дочь с вами была бы несчастна?

– Вполне возможно, – сказал Саймон. – Ведь вы же понимаете, Стенли, что она меня не любит? Я ей безразличен. По-моему, это очевидно.

– Не совсем. Когда вы вместе, мне кажется, она полностью увлечена вами.

Саймон нахмурился. Конечно, Джорджина оказывала ему знаки внимания и кокетничала с ним, иногда даже чрезмерно, но он рассматривал это как естественное поведение всех благородных девиц на выданье по отношению к нему. Стенли далеко не дурак и не мог принять это за выражение истинной привязанности.

Саймон знал, что значит быть привязанным к человеку по-настоящему. Сара показала ему, каково это.

Мысли о Саре заставили что-то внутри него сжаться и сделали этот разговор о женитьбе на Джорджине Стенли просто невыносимым.

Барон наклонился чуть вперед, сцепив руки на своем плоском животе, и произнес:

– Скажите мне правду, Трент. Есть ли какая-то надежда на то, что ваши намерения могут измениться? Или я должен вернуться домой к дочери и разбить в прах все ее мечты?

Разбить все ее мечты?! О боже, какое лицемерие!

Саймон покачал головой.

– Увы, Стенли, мне очень жаль.

– Мне тоже.

Барон взял со стола бокал и сделал большой глоток, прикрыв веки. Когда он опустил бокал и вновь взглянул на Саймона, выражение его лица сильно изменилось.

– Мне жаль, что я вынужден теперь это сделать.

– Что вы имеете в виду? – спросил Саймон.

– Я не желаю разбивать мечты моей дочери. Поэтому я вынужден пойти на крайние меры.

Саймон сжал подлокотники своего кресла. Галстук вдруг начал душить его.

– Вы мне угрожаете, Стенли? В моем собственном доме? – Его голос был тих и опасно спокоен.

– Конечно, не угрожаю, – сказал барон. – Я собираюсь вам кое-что рассказать, и, боюсь, вам это очень не понравится.

Мысли завертелись в голове у Саймона. Что собирался сказать Стенли? Может быть, он что-то знал о его матери? Имел подтверждение ее смерти? Поэтому ему очень не понравится то, что он скажет? Но какое отношение это может иметь к Джорджине Стенли? И почему он решил сказать об этом именно сегодня, при личной встрече?

Саймон ждал. От напряжения на его руках побелели костяшки пальцев.

– Это имеет отношение к вашей семье. В частности, к вашим братьям, – сказал барон, немного поколебавшись, медленно поворачивая в пальцах свой, сейчас уже пустой, бокал. – Вы убедитесь, что я знаю всю правду.

Саймон ждал продолжения. Однако Стенли молчал, и тогда герцог спросил:

– Какую правду?

– О ваших братьях.

Саймон был уже на пределе.

– Что именно?

Барон наклонил голову еще дальше в сторону. Губы раздвинулись в легкой улыбке, и он тихо спросил:

– Неужели вы не знаете?

– Да о чем вы, черт возьми, говорите?

Глаза Стенли медленно округлились, и он воскликнул с неподдельным удивлением: