Когда шинели исчезли, князь стал раздавать солдатам «Георгиев». Идет по палате, а за ним свита. На койке лежит бледный солдат, на его животе лед.

– Ты как ранен?

– Значит, иду я, ваше высокопревосходительство, вдруг как меня саданет, прямо в живот! Не помню, как, не помню, что…

Князь кладет ему на грудь «Георгия». А я-то знаю – на этого мужика на косогоре опрокинулась обозная фура. Он конюх, в бою ни разу не был.

Далее получали награды те, которые лежали у прохода. Кто подальше, тем не везло. Но один из дальних сшустрил. Он поправлялся и знал, что на днях его выпишут в часть. Пробрался к проходу и вытянулся перед полковником как был – босиком, в белых грязноватых подштанниках и такой же рубахе. Откозырял.

– Ваше высокопревосходительство! Прикажите выписать меня в строй. Желаю еще послужить царю и отечеству.

– Это пусть доктора решают, когда тебя выписать, – сказал князь и прицепил ему на грудь «Георг и я».

Через полчаса, раздав еще с десяток «Георгиев» и даже не поинтересовавшись моим рентгеновским кабинетом, инспекция отъехала. Наверное, этот визит был устроен исключительно для того, чтобы Принцесса повидалась с братом. Операции в этот день я отменил ради проверяющих и лежал на койке у себя в комнате, тупо листая какую-то медицинскую книжку, знал которую едва ли не наизусть. А на самом деле, беспокойно ждал возвращения Принцессы. Присутствие князя Кирилла тревожило. Наконец, зацокали и умолкли копыта, я выглянул в окно, она стремительно шла по двору, направляясь к крыльцу. Через полчаса в мою дверь постучали. Я отворил и обомлел. Передо мной стояла не женщина по прозвищу Принцесса, а настоящая принцесса в умопомрачительном до полу платье с обнаженными плечами. По почти белой и серебристой ткани вились и переплетались легкого небесного оттенка чуть выступающие листья и цветы каких-то растений, усеянные бисером и прозрачными камешками. Наверное, бриллиантами. Длинные и густые волосы были распущены, и про все это совокупное зрелище: женщину, платье, волосы можно было бы, наверное, сказать одним словом – оно струится.

Я отступил, она вошла.

– Выручайте, Антон Степанович! Сделайте мне прическу. Вот заколки. Вот гребень.

– Но я не умею.

– Учитесь.

Кое-как, ошибаясь, чертыхаясь, потому что дамские волосы – материал непослушный и подвижный, то и дело целуя ее в шею, я устроил на ее голове нечто вроде соломенной крыши, вроде как на деревенской избе. Получилось не очень ровно и симметрично, но, по-моему, прелестно. И она уехала. Ожидался прием у губернатора, а потом еще какие-то непременные визиты. Я не спал всю ночь, она вернулась под утро и зашла ко мне.

– Мы должны немедля повенчаться, – заявила она с порога.

– Вам брат разрешил? Уговорили? А почему такая срочность?

– Пришлось соврать, что мы уже венчаны.

– Что же это значит – пришлось?

– Видите ли, друг мой, на меня предъявляли… некоторые права… Чтоб остановить предъявление… Словом, пришлось…

– Уж не князь ли Кирилл?

– А вы догадливы. Именно что Кирилл.

– Права его законны?

– Это в прошлом, – сказала она и посмотрела мне в глаза. – Да, он был моим любовником. И что? Вы будете теперь меня презирать?

Я обнял ее и долго целовал.

– Мы непременно повенчаемся. В ближайшие дни. А что Дмитрий Павлович? Он слыхал вашу новость?

– Нет. Она предназначалась только Кириллу. Если только он с Дмитрием не поделился.

Я отправил ее спать, а сам стал готовиться к операциям. Три из них более откладывать было невозможно. Гангрена не ждет. А сколько уже времени пропущено! Глотнул немного спирта и взялся за дело. Небольшая доза спиртного после бессонной ночи не мешала. Как говаривал один мой коллега: выпивши, делаю потрясающие операции и говорю на всех языках, кроме иностранных.

Ближе к вечеру мне привезли записку от медицинского генерала. Я должен был немедленно явиться к нему в гостиницу. Явился. Оказалось, что генерал доволен моими трудами, о чем и написал рапорт высшему начальству. Показал он мне черновик своего рапорта. Действительно, о шинелях на гвоздях ни слова, другие упущения не упоминались, а присутствовало множество выспренних фраз в превосходных степенях, в том числе о рентгене, который генерал так и не посетил.

– А теперь, – сказал он, – спуститесь в ресторан, в отдельный кабинет. Там вас ждет Дмитрий Павлович и господа офицеры.

Когда я вошел, офицеры, а было их, как кажется, семь персон, задвигали стульями, начали вставать, приветствуя меня, едва не упираясь головами в низко нависавший потолок. В густом воздухе плыл голубой сигарный дым и веяло масляной краской, наверное, оттого, что на стене кабинета висела свежая большая картина, скопированная с журнального рисунка, изображавшего подвиг казака Козьмы Крючкова. Было похоже, что ее спешно изготовили к прибытию высоких гостей.

Во главе стола неторопливо поднимался Дмитрий Павлович. С колен его соседа, пожилого капитана с висячими седыми усами, соскальзывала одна из моих сестер милосердия, молоденькая, недавно прибывшая к нам девушка из простолюдинок. Вот это натиск, подумал я. Только вот чей – барышни или капитана? Лицо ее заливалось краской, глаза метались по столешнице. Кажется, встретиться здесь со мной она не ожидала. Другой сосед Дмитрия Павловича, князь Кирилл, поднимаясь, зыркнул на меня с нескрываемой злобностью, отвел взгляд и более на меня не глядел. Я приготовился к неприятностям.

– Смирно, господа офицеры, – скомандовал Дмитрий Павлович.

Барышня исчезла за офицерскими спинами, вроде бы растворившись в сигарном дыму. А я все гадал, знает ли Дмитрий Павлович о нашем мнимом венчании с Принцессой. Но тут он начал речь (воспроизвожу по памяти).

– В тяжелой борьбе с вероломным врагом, сильным числом и богатым разными средствами, мы истекаем кровью, теряя лучших сыновей матушки России. Но без решительной победы Россия не сможет обеспечить себе самостоятельной жизни и права пользоваться своим трудом для приумножения своих богатств. Без победы мир невозможен! В грядущую победу свои силы вкладывают все сословия, все русские люди. Одно из самых важных поприщ на этой войне – поприще военного врача. Только благодаря его самоотверженным трудам множество наших воинов вновь возвращается в строй или сохраняет свои драгоценные пораненные жизни для грядущего мирного и счастливого существования.

Говорил он в сдержанной, лишенной всякой торжественности, скучливой манере, уставив неподвижный тусклый взор куда-то в пространство. Остановился, вздохнул и обратился прямо ко мне.

– Уважаемый господин полковник! Вы здесь представляете славное сословие русских военных медиков. Вы самоотверженно трудитесь на ниве излечения наших раненых воинов и совершаете чудеса. Вы служили в полевом лазарете, не раз бывали под огнем противника и не дрогнули. По поручению Его Величества Императора Российской Империи Николая Александровича награждаю вас Знаком ордена Святого Георгия третьей степени, несмотря на то, что по орденскому уставу подобные награды вручаются только за заслуги в сражениях. Но ваши сражения с болезнями и ранами, быть может, не менее трудны, чем битвы на поле брани. Подойдите!