Отлично зная силу воздействия пропаганды, сегодня мы вправе задаться вопросом: насколько отвечала истине та картина всеобщего хаоса и разложения, которую рисовали донесения правительственных комиссаров и мемуары белогвардейских генералов? Тем более что вслед за этими донесениями неизменно следовали долгожданные выводы в виде необходимости укрепления дисциплины всеми методами, вплоть до расстрелов. Несомненно, что управление войсками было утрачено. Однако нельзя не признать, что эта дезорганизация, равно как и само германское контрнаступление, оказались как нельзя кстати для сторонников жёстких мер по наведению порядка не только на фронте, но и в глубоком тылу.

Русская армия оставляла земли Червонной Руси, для освобождения которых в 1914–1916 гг. пролили свою кровь миллионы русских солдат. 12 июля был оставлен Тарнополь, а к 21 июля войска Юго-Западного фронта, очистив также Черновцы и Хотин, отступили на линию довоенной русско-австрийской границы, а местами и дальше. Только в ходе двухнедельного наступления Русская армия потеряла убитыми и ранеными около 40 тысяч человек. Так Россия платила за политический пиар военного министра Керенского. Сколько-то было потеряно ещё в период отступления, причём большинство потерь, очевидно, приходится на счёт дезертирства.

Несмотря на то что наступление Юго-Западного фронта обернулось тяжёлым поражением и не было никакой надежды на успешное наступление других фронтов, эти последние всё-таки в предписанных числах (7–9 июля) были брошены в атаку на противника. Итог был весьма плачевен. Многие полки вообще отказались идти в бой, некоторые, захватив первую линию неприятельских окопов, митинговали и возвращались затем на исходные позиции. Низкий боевой дух, выказанный войсками Северного, Западного и (в меньшей степени) Румынского фронтов в эти дни, стал дополнительным аргументом в пользу решительного изменения правительственной политики. Тем временем в Петрограде произошли события, послужившие правительству ключевым политическим моментом для поворота в сторону «восстановления порядка».

В начале июля, ещё до того, как широкая публика узнала шокирующие факты о развале «революционной» армии (а правительство, разумеется, уже было к ним готово), произошёл самый серьёзный с начала революции политический кризис.

С точки зрения стратегии «наведения порядка» всё складывалось как нельзя лучше. 2 июля наступил министерский кризис. В знак протеста против принятия Временным правительством условий украинской Центральной рады[125] четверо министров, принадлежавших к кадетской партии, заявили о выходе в отставку. Их уход не мог не подстегнуть выступлений с требованиями отставки прочих «министров-капиталистов». Такие лозунги выдвигались на митингах и демонстрациях ещё в июне.

Действительно, 3 июля в Петрограде начались массовые, местами вооружённые, манифестации рабочих и солдат под лозунгами передачи всей власти Советам. Своего пика движение достигло на следующий день. Как и в дни Февральской революции, Петроград снова оказался во власти уличной стихии. Толпы митингующих, многие из которых шли вместе с семьями, стягивались к Таврическому дворцу. Там заседал Центральный исполнительный комитет (ЦИК) Советов рабочих и солдатских депутатов, избранный на 1-м Всероссийском съезде Советов в июне 1917 г.

«Умеренно»-социалистическое большинство ЦИК оказалось в затруднительном положении. Ему не стоило бы ни единого выстрела и ни одной пролитой капли крови уступить требованиям митингующих и объявить себя высшим органом власти в стране. Но такой шаг находился в вопиющем противоречии с доктриной «умеренных» социалистов, которая гласила, что в эпоху буржуазной революции пролетариат не должен пытаться захватить власть, иначе неминуемо отбросит буржуазию в лагерь противников революции, и та закончится торжеством реакции. Исходя из своих практических свойств, вожди партий меньшевиков и эсеров никогда не были готовы к тому, чтобы становиться во главе радикальных движений народа и противопоставлять себя либералам. Поэтому они стремились разрешить кризис путём переговоров с буржуазными партиями и восстановлением власти Временного правительства. Пока же они старались выиграть время до подхода к Петрограду верных правительству войск с фронта. Ибо, как показывали события 3–4 июля, большинство столичного гарнизона оказалось на стороне демонстрантов.

Положение митингующих тоже было двусмысленным. Как поступить, если тот орган, которому народ хочет вверить власть над собой, не просто отказывается, но и открыто переходит на сторону правительства? Демонстранты, правда, пытались решить противоречие по-свойски. Передавали историю, как один рослый рабочий, поймав лидера партии эсеров и члена ЦИК (по совместительству — министра земледелия) Виктора Чернова, крутил своим могучим кулаком у того перед носом и зычно взывал: «Принимай, сукин сын, власть, коли дают!»[126] Но в целом, конечно, осуществление лозунга «Вся власть Советам!» вопреки воле этих самых Советов было нонсенсом.

Как всегда при массовых беспорядках, не обошлось без вооружённых столкновений и человеческих жертв. Как всегда, трудно сказать, кто начал стрелять первым. Среди митинговавших было немало анархистов, недовольных тем, что правительство за две недели до этого разгромило их гнездо на окраине Петрограда — самовольно захваченную ими бывшую дачу П.Н. Дурново, причём несколько анархистов было посажено в тюрьму. В демонстрации участвовало немало матросов из Кронштадта, где влияние анархистов было весьма сильным. Они теперь и «мстили» по-своему. Когда с крыш или из чердаков домов якобы раздавались выстрелы по демонстрантам, вооружённые толпы последних врывались в дома, в частные квартиры, ища «провокаторов, стреляющих в народ», «экспроприируя», то есть грабя под шумок, имущество. Разумеется, обыватель был напуган и жаждал восстановления порядка. У Литейного моста произошли серьёзные столкновения между демонстрантами и казаками.

С самого начала демонстраций большинство СМИ приписало их проведение стремлению большевиков захватить власть «вопреки воле организованной революционной демократии». Это было не совсем верно. Официальное руководство большевистской партии не планировало массовых уличных акций в эти дни. Ленина, отдыхавшего в это время на загородной даче у приятеля, известие о манифестациях в Петрограде застало врасплох — он узнал о происходящем только 4 июля из газет. Но партия большевиков, вопреки установившемуся ныне мнению, вовсе не была в то время организацией с жёсткой дисциплиной. Напротив, в партии имелись автономные структуры, способные на своём уровне принимать важные политические решения и проводить их в жизнь. Предводительство выступлениями рабочих и солдат 3–4 июля взяла на себя «Военка» — руководящий орган ячейки большевистской партии в вооружённых силах. Спешно приехав вечером 4 июля в Петроград, Ленин первым делом с присущей ему прямотой заявил руководителям «Военки»: «Бить вас всех надо!» Однако справедливости ради заметим, что и «Военка», готовясь к будущему восстанию, не начинала его первым, а лишь поддержала порыв, проявленный солдатами 1-го пулемётного полка и быстро, как пожар по сухой траве, распространившийся по Петрограду.