— Я, пожалуй, начну. Суть в том, что я недавно купила кое-что на аукционе и узнала, что эта вещь принадлежала Тэтти. Речь идет вот об этой сумочке, — я достаю «Шанель» из рюкзака и передаю Бонни.

На ее глазах вдруг выступают слезы.

— О, она была ее любимой, — шепчет она так тихо, что я едва слышу ее слова.

— Правда? — спрашиваю я, дрожа от волнения оттого, что она узнала сумку. Мэри Мур никогда ее не видела, и я очень боялась, что так же получится и с Бонни.

— Конечно. Она много значила для Тэтти, потому что… — Бонни резко вскидывает голову и пристально смотрит мне в глаза, но все же успокаивается, будто бы раздумав рассказывать мне что-то очень важное. — Кажется, я слишком поспешила. Может, вы сначала расскажете мне еще что-нибудь? Например, зачем вам я? Не слишком ли хлопотно приезжать сюда лишь потому, что вы нашли сумочку незнакомой вам пожилой леди?

— В сумочке я кое-что обнаружила. Письмо.

— Письмо Дюка, — шепчет она себе под нос. — Ну конечно.

Дюк! Так вот как его зовут. Наконец-то случилось чудо и я узнала имя.

— Так вы знали его? — спрашиваю я, затаив дыхание от предвкушения.

— Конечно, знала. Тэтти носила с собой это письмо повсюду. — Бонни смотрит куда-то в сторону, ее глаза сверкают от волнения. Я не могу отвести взгляд от ее лица: на нем смешалось так много эмоций, что я понимаю: эта сумочка воскресила в ее памяти множество воспоминаний. Эта женщина точно знает всю историю, связанную с найденным мною письмом, я с трудом сдерживаюсь, чтобы не схватить ее за плечи и не встряхнуть посильнее, чтобы она рассказала мне все, что ей известно.

— Что с ними случилось? Вы можете мне рассказать? — прошу я.

— Почему вы так сильно хотите услышать эту историю? — спрашивает она. — Я все еще не могу понять.

Я даже не знаю, что ей ответить. Правда — ну, что я вижу в этой сумочке послание от своей умершей матери — покажется актрисе совершенно безумной, но любая моя неубедительная ложь вызовет лишние подозрения. Я смотрю на Бонни и понимаю, что, если я не признаюсь ей, она не сможет мне доверять. Поэтому, как и в случае с Мэри Мур, я делаю глубокий вдох и без обиняков рассказываю ей чистую правду:

— Понимаете, дело в том, что я думаю… мне кажется, что я не просто так нашла эту сумочку. То есть она появилась как будто из ниоткуда, я случайно обнаружила ее на дне коробки со всякими безделушками, а тут это письмо… оно заинтриговало меня.

— Вы думаете, что письмо — это знак для вас? — спрашивает Бонни, пристально всматриваясь в мои глаза.

Я даже вздрагиваю от изумления — как легко ей удалось прочесть мои мысли! Как же она догадалась? Неужели мои намерения столь очевидны?

— Если честно, то да. Вы совершенно правы. Я никогда ничего такого прежде не находила. И это письмо показалось мне… очень важным.

— Да, я вас понимаю. Но как вы думаете, кто пытается таким образом связаться с вами? Тэтти? — Она подается ко мне, сгорая от нетерпения.

— Нет, — отвечаю я. — Конечно, я не уверена…

— Тогда кто же? — настойчиво выспрашивает она.

Уверена, этой женщине мои слова покажутся странными.

— Звучит глупо, но моя мама — а она умерла, когда я была еще совсем ребенком — очень любила Коко Шанель. Поэтому она и назвала меня в ее честь.

— Ах, ну конечно же… Так что, когда вы нашли сумочку от «Шанель»…

— …мне показалось, будто это мама послала мне знак. И когда я обнаружила в сумочке письмо, то решила…

— …что должна найти его владелицу? И что это — ваша судьба?

Я изумленно смотрю на нее и коротко отвечаю:

— Да.

Она умолкает и смотрит оценивающе, будто заново узнавая меня. Кажется, что проходит целая вечность, прежде чем в тишине гримерной снова раздается ее голос. Все это время я даже дышать не смела.

— Тэтти тоже верила в судьбу, — говорит она. — И в знамения, и в поверья.

— Правда? — шепотом спрашиваю я.

— Почти все актеры суеверны. Должно быть, это у нас в крови. А она была самой невероятной женщиной из всех, что я знаю. Я расскажу тебе о письме, Коко, но вначале ты должна узнать историю самой Тэтти.

— Пожалуйста, расскажите мне! — Я едва ли не подпрыгиваю на месте от нетерпения.

— Мы познакомились с ней в 1957 году. Она только что сошла с борта корабля, привезшего ее из Ирландии. Мы с ней вместе работали официантками в одной грязной забегаловке в Ист-Энде. Едва ли не за день стали близкими подругами.

— Продолжайте, пожалуйста, — прошу я. Меня охватывает предвкушение — наконец-то я услышу о том, чем занималась Тэтти. Как же она попала из дешевой закусочной в огромный особняк в самом богатом районе Дублина?

— Мы работали как лошади, не щадя сил, но чаевых для нас посетители не жалели, а потому каждый вечер мы отправлялись на танцы. Вот это были времена! Тэтти великолепно танцевала.

— Как интересно… — протягиваю я и будто наяву вижу, как она танцует джаз всю ночь напролет. Я даже почти слышу, как стучат ее каблучки, пока она веселится на танцполе.

— Да, она от природы была наделена отличным чувством ритма. И пела ничуть не хуже, к слову. И тогда она собрала свою группу. Мы, если честно, были всего лишь бэк-вокалистками, а звездой нашего ансамбля стала именно Тэтти.

— Вы пели вместе? — Я вспоминаю, как Мэри упоминала, что Бонни любит музыку, но она не говорила о том, что подруга Тэтти пела профессионально.

— О да! И называлась наша группа «Шанель».

— «Шанель»?!

— Да, это звучало так по-французски… Тэтти обожала Коко Шанель… — Бонни исподтишка поглядывает на меня, желая увидеть мою реакцию. Действительно, Коко Шанель красной нитью проходит через всю эту историю, как ни крути.

— Эту фотографию мы сделали перед первым своим выступлением, — указывает Бонни на знакомую мне черно-белую фотографию, висящую на стене. — Мы работали в клубе под названием «Конфетка», выходили на сцену каждый вечер. Платили нам копейки, конечно же, публика и вовсе оставляла желать лучшего, но мы обожали выступать.

— А какую музыку вы исполняли? — восхищенно спрашиваю я.

— О, все самое популярное, песни, которые у всех были на слуху. Тэтти любила джаз. Ее голос потрясающе подходил для его исполнения, в нем чувствовалась такая особая меланхолия. Завсегдатаи клуба по нам с ума сходили.

Я вижу их перед собой как будто наяву: они поют на сцене в клубе, окутанные сигаретным дымом, слишком красивые и живые, чтобы не поделиться этим с другими. Разбивают сердца и безответно влюбляются сами.

— Как же весело нам было… — задумчиво говорит она. — Тэтти могла бы стать настоящей звездой — однажды ей даже удалось сделать пробную запись — но она все бросила и вернулась в Ирландию. А меня тогда как раз взяли в театр. Без нее я не могла больше петь.