Дядюшка Фрэнк умолк и вытер глаза платком. Моя мать, которая присоединилась к общему смеху, вызванному предыдущими замечаниями, теперь снова плакала.

— Некоторые из вас знают, что много лет назад я был, прямо скажем, близок к тому, чтобы запороть одну важную вещь в своей жизни, и это Джим наставил меня на путь истинный. Он всегда отлично понимал, что хорошо, а что дурно. Тогда-то я и убедился, что моя сестра еще давным-давно смотрела дальше и глубже, чем мы. И он не терпел, чтобы его дети что-нибудь запарывали. Наверняка им не всегда нравилось, как он с ними обращается. Но все они, даже Мишель, которую мы потеряли совсем-совсем молодой… у них у всех были свои… трудности… и он не хотел, чтобы кто-то из них вышел в большой мир и подвергался всяким таким издевательствам, как он когда-то… Но это другая история.

Линда потянула его за руку, но он продолжал:

— Я знаю, как он гордился Тревором, который держит его бизнес на плаву. И Доном, который только что так замечательно выступил. И юным Хадсоном. Он просто обожал своего внука. И…

Темп речи дядюшки Фрэнка замедлился. Он блуждал взглядом по залу, и стало очевидно, что его внимание рассеялось.

— Просто высказать не могу, как много Джим сделал… для меня и Мерл, моей супружницы.

— «…и моей супруги». — Голос Хадсона прозвучал очень громко, и уже в следующую секунду я заметил, как сын смутился.

Но тут грянул взрыв хохота и аплодисментов. Линда воспользовалась этим, чтобы помочь дядюшке Фрэнку опуститься в коляску. Вероятно, не смеялись только мы с Хадсоном. Я (как и все сидящие в зале) прекрасно осознавал, что его реплика оказалась уместной лишь благодаря стечению обстоятельств — и что через год-два такое поведение уже не будет считаться милым.

Я удивился, обнаружив, что плачу, хотя на похоронах члена семьи такое вполне уместно. Дядюшка Фрэнк был прав: отец придавал большое значение тому, чтобы научить меня навыкам, необходимым в школе и во взрослой жизни. И в свое время именно это мне в нем не нравилось.

Поминки проходили в нашем семейном доме. Иуда хвалил мою речь и всячески побуждал вернуться на работу.

— Я бы посоветовал пойти на эти слушания в комиссии. Договорись с этой африканкой, пускай она тебя поддержит. У них не хватит духу ей перечить, ты соскочишь с крючка, а заодно окажешь всем нам общественно важную услугу.

И он рассмеялся.

— Мне требуется присматривать за нашим сыном в течение дня. Если я вернусь на работу, Рози придется снова уйти на полставки. Твой совет идет вразрез с твоими же интересами.

Иуда снова засмеялся:

— Такова уж моя натура, вечно пекусь о ближнем. Но, Дон, я хочу, чтобы ты знал: я вижу, как Рози трудно поддерживать баланс между работой и остальной жизнью. Если когда-нибудь…

— Я думал, это плановый проект. И пилотная версия дает интересные результаты.

— Верно. Просто ей, похоже, очень тяжело выкраивать на него время.

Хадсон лег спать в комнате, где когда-то жила моя сестра, — после того как мы убедили маму, что для дополнительного комфорта ему не нужна собака в постели. Рози ожидала, что Хадсона обеспокоит смена привычного распорядка, но я заранее поставил его в известность, особо подчеркнув, что потребуется пропустить два учебных дня.

Осталось немного скотча, и Тревор предложил, чтобы мы с Рози сделали еще несколько «сауэров». Виски было дешевое: я бы никогда не заказал такое для «Библиотеки». Но благодаря лимонам — прямо с дерева, росшего в саду возле дома, — и квалификации Рози по части составления коктейлей результат оказался не хуже, чем при использовании «Йэллоу Спот Айриш».

Мама захотела, чтобы каждый поделился историей об отце, но в итоге по большей части рассказывала сама.

— Помнишь, как ты позволил маленькому мальчику-инвалиду выиграть турнир по карате? Отец так тобой гордился.

Просто поразительно, как она ухитрилась втиснуть так много ошибок в такое короткое утверждение. Это было айкидо, а не карате. И речь шла про один бой в одном из ранних раундов, а не о целом турнире. Мальчик не был каким-то необычно маленьким для своего возраста и никакой инвалидностью не страдал, просто отличался некоторой неуклюжестью. К тому же моя мать понятия не имела, что некогда я сознательно поставил ему подножку в школе, приняв участие в той разновидности школьных издевательств, которая обычно была направлена на меня.

Меня не поймали с поличным, однако наказание, которому я подверг сам себя, было гораздо строже, нежели какое-либо из тех, что могла бы наложить школа. Меня несколько недель преследовали неотвязные мысли о том, что я натворил и о каких чертах моего характера это свидетельствует. Когда родители мальчика записали его на курсы самообороны (по той же причине, по которой мои родители до этого записали туда меня), я всячески помогал ему и мысленно составил план искупления своих деяний.

Мама не могла знать всех этих подробностей, но она неверно поняла один из важнейших аспектов.

— Папа не гордился мною. Он порицал меня за проигрыш.

— Ничего подобного, Дональд. Он не стал бы так делать. И потом, я же это помню.

— Я тоже это помню. Он все твердил, что…

Мать рассмеялась:

— Он просто тебя дразнил. Ты все всегда воспринимал слишком буквально. Он же был не дурак, он отлично видел, что ты сделал, и был очень горд тобой. Он всегда всеми вами так гордился.

Тревор кашлянул.

— Осталось еще это средство от простуды?

Я взял шейкер и вновь наполнил его стакан. Тревор выпил почти все содержимое одним большим глотком, а затем твердой рукой опустил стакан на стол. И произнес:

— В общем, слушайте все. Я всегда себе обещал, что в этот день что-то сделаю. Надеюсь, это никого не расстроит. Но мне уже почти пятьдесят, и мне кажется — вы все должны узнать, что я гей.

Невероятно. Это объявление вполне соответствовало тому факту, что у него никогда не было партнера женского пола, однако (насколько я знал) не было у него и партнера мужского пола. В прошлом он высказывал предположения о моей гомосексуальности, причем в осуждающем ключе: такое отношение вполне отвечало моему представлению о нем как о реднеке[13].

Мама рассмеялась:

— Разумеется, Тревор. Мы с твоим отцом давно это знали. Реакция Тревора подходила под формулировку «как громом пораженный». Он заговорил лишь через несколько секунд:

— Почему же тогда…