— После того как расплавленный металл остынет, операции будут закончены? — спросил он, показывая на гигантский чан.

— Нет, — ответил Лео, — до формовки он проходит еще через очистительные печи… У вас больше нет ко мне вопросов?

Бад обернулся, удивленный странным тоном Кингшипа. Мужчины смотрели на него в упор. Лица их были замкнуты, непроницаемы… Он покачал головой.

— В таком случае, я сам спрошу вас кое о чем, — сказал Лео. Глаза его за стеклами очков сверкали, как два кусочка льда. — Как вам удалось заставить Дороти написать Эллен, чтобы сообщить ей о своем предполагаемом самоубийстве?

13

Всё куда-то провалилось: платформа, медеплавильня, весь окружающий мир. Все стерлось, как песочная крепость, смытая волной. Не осталось ничего, кроме этих голубых глаз, устремленных на него зрачков, кроме эха, повторяющего вопрос, заданный Лео, и бьющегося как язык колокола о его барабанную перепонку.

Потом он снова увидел стоящих перед ним Кингшипа и Деттвейлера, из тумана возникла медеплавильня. Под своей влажной от пота рукой он ощутил железо стояка, а под ногами металлические плитки платформы, но она так и ходила под ним… Впрочем — о Боже! — оказалось, что это тряслись его колени.

— О чем… о чем это вы? — удалось ему наконец пролепетать.

— Речь идет о Дороти, — пояснил Деттвейлер. — Вы собирались жениться на ней… из-за ее денег. Но она забеременела… Вы поняли, что не получите ни цента… И убили ее.

Он говорил медленно, останавливаясь после каждой фразы.

— Нет! — закричал Бад и отчаянно затряс головой. — Нет! Она покончила с собой! Она ведь предупредила Эллен! Вы знаете об этом, Лео!

— Вы заставили ее написать Эллен, — сказал Кингшип.

— Но… Послушайте, Лео, разве я мог так поступить? Разве я способен на такое?!

— Вот об этом вы нам и расскажете, — вставил Деттвейлер.

— Я с ней был едва знаком.

— А я думал, что вы никогда не встречались, — заметил Кингшип. — По крайней мере, вы уверяли в этом Мэрион.

— Так оно и было… Я не знал ее.

— В феврале 1950 года вы попросили выслать вам наши рекламные брошюры, — сказал Лео, сжимая кулаки.

— Какие брошюры? — переспросил Бад сдавленным голосом. — Какие брошюры? — повторил он более громко.

— Те, которые я нашел в шкатулке, спрятанной в вашем платяном шкафу, — ответил Деттвейлер.

Снова все под ним заходило ходуном… Шкатулка! Брошюры, а еще что? Вырезки из газет? Их он разорвал, благодарение Богу! Значит, брошюры… и листок с перечнем вкусов и интересов Мэрион!

— Кто вы такой? — закричал он. — Как вы посмели рыться в моих вещах?..

— Не двигайтесь с места! — предостерег его Деттвейлер.

Бад подался назад и ухватился за стояк.

— Кто вы такой?! — крикнул он еще раз.

— Меня зовут Гордон Гант.

Гант! Тот тип из радиоцентра, который все наседал на полицию, требуя от нее действий! Но как он сумел?..

— Я знал Эллен, — пояснил Гант. — Мы познакомились за несколько дней до того, как вы убили ее.

— Убил!.. — воскликнул Бад, весь мокрый от пота. — Да вы сумасшедший! Чокнутый! Скажите, кого я еще убил?.. А вы его слушаете! — обернулся он к Лео. — Значит, вы еще более безумны, чем он! Я никогда никого не убивал!

— Вы убили Дороти, Эллен и Дуайта Пауэлла! — возразил Гант.

— И едва не убили Мэрион, — закончил Кингшип. — Когда она увидела этот список…

«Список! Боже мой, список…»

— Я никогда никого не убивал! Дорри покончила с собой, а Эллен и Пауэлл были убиты каким-то бандитом.

— Дорри? — повторил Гант.

— Я… Ее все называли так! Я… я никогда никого не убивал! Кроме одного япошки, но это было во время войны!

— В таком случае, почему вы дрожите? — спросил Гант. — Почему вы обливаетесь потом?

— Вы ничего не можете доказать, — сказал он, — потому что доказывать нечего. Оба вы сумасшедшие… Ну хорошо, я действительно был знаком с Дорри, но ведь не я один. Да, меня интересовали ее деньги. Разве это преступление?.. Так в субботу свадьбы не будет? Вот и прекрасно! Лучше оставаться бедняком, чем заполучить такого тестя как вы! А теперь пропустите меня…

Они не шевельнулись, стоя плечом к плечу, преграждая ему единственный выход.

— Дайте мне пройти!

— Посмотри на цепь позади тебя! Мы поднимались сюда, пока ты с Отто обходил завод…

Он увидел каменное лицо Лео и медленно, как под действием гипноза, обернулся. Одного взгляда оказалось достаточно: отверстие в железном стояке было раздвинуто и едва удерживало первое из тяжелых звеньев. Он слегка прикоснулся к цепи, и сразу, сопровождаемая устрашающим лязгом, она начала скользить… Десятью метрами ниже под ним расстилалась зеленая поверхность расплавленного металла…

— Дороти было ничуть не лучше, — заметил Гордон Гант.

Цепляясь за стояк, стараясь не думать об отверстой пустоте позади себя, он повернулся к ним лицом.

— Вы… не… посмеете, — услышал он свой дрожащий голос.

— Почему ты так думаешь? — возразил Лео. — Ты ведь убил моих дочерей!

— Я не убивал их, Лео! Как перед Богом клянусь, не убивал!

— А почему ты весь трясешься с тех пор, как я заговорил о Дороти?

— Лео, клянусь памятью покойного отца…

От холодного взгляда Кингшипа слова замерли у него на губах. Он крепче ухватился за стояк, повлажневший от его рук.

— Вы не посмеете… — повторил он. — Вас обвинят…

— Ты так думаешь? — спросил Лео. — Не ты один умеешь планировать свои действия… — Он указал на стояк: — Чтобы сделать это, мы обернули щипцы ветошью. На кольце нет никаких следов. Несчастный случай… Непредвиденная беда… От постоянного воздействия высокой температуры металлическая деталь ослабевает. Когда мужчина ростом в метр восемьдесят спотыкается и хватается за нее, чтобы удержаться на ногах, она поддается… А что, собственно, ты можешь сделать? Зови на помощь! Никто тебя не услышит. Маши руками! Рабочие внизу заняты, им некогда наблюдать за этой платформой. К тому же, на таком расстоянии да еще когда все окутано испарениями… Ты, может быть, собираешься броситься на нас? Один только рывок, и от тебя ничего не останется. Так чего нам опасаться?

Бад стоял как вкопанный и молчал.

— Конечно, — снова заговорил Кингшип, — я предпочел бы передать тебя в руки полиции. Но для этого нужно, чтобы ты признался. Даю тебе три минуты. Мне необходимы доказательства, способные убедить присяжных. Жалкого страха, написанного на твоем лице, для этого недостаточно!

— Куда ты девал револьвер? — спросил Гант.