Пока последние лучи солнца омывали стены складов, преображенные вмешательством художников, во многих барах начались выступления, что называется, без жесткой конкуренции. Каждый четверг объявлялось начало «ночи для всех». Это означало, что любой пришедший мог попробовать свои силы в песне на свой вкус, в танце или же другом выплеске эмоций.

Мы подробно обсудили психопатку с голубыми косицами, а затем Сара надолго замолчала — я уже начал привыкать к этой ее манере.

Француженка заверила, что знает о Лорелее не больше моего. Она появилась в самом начале этой истории, но никто из нас не имел представления ни о ее роли, ни о том, кто она такая. Ясно было одно: эта девушка всегда таинственным образом оказывалась возле любого источника информации о Лизерль. Казалось, ее подсылает некая личность, заинтересованная в том, чтобы секретное послание дочери Эйнштейна, если таковое существовало, никогда не вышло на свет.

В остальном же передвижения и поступки этого существа с косичками были для нас загадкой.

Мы сидели в «Галапагосах», театральном ресторанчике, который был довольно популярен в окрýге. Здесь устраивались живые представления, а скучающая публика опустошала кружки с пивом.

Я заказал пинту «Бруклина», чтобы освежиться после жары, пришедшей на смену ливню.

Сара чокнулась со мной бокалом белого калифорнийского вина и сказала в качестве тоста:

— За «последний ответ»!

Под звон бокалов я пристально посмотрел француженке в глаза, пытаясь разобраться, не шутит ли она. Однако решимость ее взгляда подсказывала, что Сара говорила всерьез.

Я призвал на помощь всю свою логику, чтобы объяснить ей безнадежность нашей ситуации:

— Мы пришли к тому, с чего начинали, а может, и того хуже. Теперь нам известно, что Дэвид Кауфлер не выведет нас на свою матушку.

— Значит, нужно вести расследование иным путем.

— Это вовсе не гарантирует успеха. Единственная очевидная наводка, которую дал нам Кауфлер, — старая фотография, а еще есть эта придурочная девица, подбирающаяся к нам все ближе и ближе. Когда она закончит рыскать по мертвому дому, непременно догадается, что мы общались с Кауфлером. Мы были чересчур беспечны, даже открыли ему, что живем в Бруклине.

— Бруклин большой.

— Ну да. Но он гораздо меньше Нью-Йорка. А Лорелея могла и еще кое-что выяснить про наше проживание. Скоро она заявится сюда. Посмотрим, что будет.

Сара призвала меня к молчанию, когда началось выступление очередной группы. Называлась она «Лхаса», томный голос молодой прихиппованной солистки напомнил мне Нико[47]семидесятых годов. Моя подруга с большим вниманием прослушала две первые композиции.

По-видимому, они натолкнули ее на какую-то мысль, поскольку француженка неожиданно произнесла:

— Мы должны провести подсчет времени, потраченного нами на поиски. Тебе известен закон десяти тысяч часов?

Я покачал головой и покончил со своим «Бруклином».

— Его вывел некий Гладуэлл. В своей книге о причинах успеха и неуспеха он утверждает, что, помимо таланта, к цели приходят только те люди, которые способны потратить десять тысяч часов на решение поставленной задачи.

— Десять тысяч часов — это ужас что такое. Если мы поделим это число на восемь рабочих часов в день, то получится что-то около четырех лет. Мой бюджет будет исчерпан намного раньше.

Сара хитро посмотрела на меня и заявила:

— Быть может, не отдавая себе отчета, ты много лет уже работаешь над этой проблемой и как раз теперь вступаешь в завершающую стадию.

— Быть может, — с сомнением отозвался я.

— А ты знаешь, как Гладуэлл открыл свой закон? Он проводил расчеты в Берлинской академии музыки, одной из самых престижных мировых консерваторий. Подсчитал количество часов, которые тратили на упражнения три группы студентов: те, кого преподаватели относили к разряду посредственностей, хорошие студенты и лучшие, с задатками великих солистов. С возраста пяти лет до двадцати, когда они заканчивали учебу, посредственные набирали приблизительно четыре тысячи часов практики, а просто хорошие посвящали своим инструментам вдвое больше времени. Звезды же начинали сверкать после рубежа в десять тысяч часов — столько же времени понадобилось «Beatles», чтобы добиться успеха. А Билл Гейтс, кажется, несколько раз терпел крах, прежде чем набрал то же количество часов.

— Я не согласен с этим правилом. Если бы оно работало, то любой идиот, просиживающий задницу за учебой, становился бы блистательным исключением. Уверяю тебя, я встречал достаточно таких типов. Закон на них не распространяется. Талант — это главное, потому что если он есть, то один потраченный час способен дать больше, чем сотня часов для человека, не пригодного к данному делу.

«Лхаса» уже покинула сцену. Новая группа готовилась добавить себе времени на пути к успеху, если следовать закону Гладуэлла.

После короткого путешествия к стойке бара за вином и пивом Сара уточнила свою мысль:

— Ты неправильно понял. Правило десяти тысяч часов вовсе не означает, что любой недотепа, пиликающий на скрипке, должен превратиться в Моцарта. Ты не разбогатеешь, как Билл Гейтс, годами занимаясь бизнесом. Оно означает, что надо вложить такое количество времени, чтобы понять, кто ты есть.

Я основательно приложился ко второй пинте «Бруклина» и добавил:

— Значит, дело в том, чтобы правильно выбирать дорогу — иначе потратишь лучшие годы жизни на дело, которое ни к чему не приведет.

— Здесь-то и вступают в силу наблюдательность и здравый смысл. Если ты изначально лишен этих качеств, то потрать хоть миллион часов — будешь вечно бродить по кругу.

Случай — это слово, не имеющее смысла. Ничто не происходит без причины.

Вольтер

Независимо от того, бродили ли мы по кругу или куда-то продвигались, недавние события подсказывали мне, что долго сидеть на месте нам не следует.

Наша преследовательница, вероятно, кружила уже где-то неподалеку, а нам ничего не было известно о ее местонахождении — если только она не сделала своей резиденцией покинутый дом, что представлялось не слишком вероятным. Я сделал попытку контратаковать и позвонил в так называемое кабаре «Вольтер», чтобы поинтересоваться личностью их служащей, однако мужской голос резко ответил мне, что персональных данных о сотрудниках здесь не предоставляют. Когда он задал вопрос, кто звонит, я притворился, что связь оборвалась.

«Передвигаться» — этот глагол стал в нашем случае вспомогательным. Мы не могли оставаться на том же месте в ожидании визита очередного преступника. Лишь такое поведение могло сыграть в нашу пользу.