Некоторое время церковь и ее вожди пребывали в смятении, наконец был избран новый Папа — Юлий. Этот человек, будучи сам прирожденным воителем, не хотел иметь соперника в лице Чезаре Борджа и потому отстранил Валентино от командования папскими войсками, намереваясь возглавить их лично. Кроме того, он отказался признать Борджа герцогом Романьи и потребовал, чтобы тот передал все захваченные им в Романье города под папский контроль. Из страха за свою жизнь Чезаре Борджа бежал в Испанию.

Узнав о таком повороте в делах Борджа, я немедленно почувствовал себя в большей безопасности, потому что Сандино не кому-нибудь, а Чезаре Борджа хотел продать печать Медичи.

Я не знал всего этого, когда в Ферраре Сандино в первый раз приказал мне встретиться со священником по имени отец Альбиери. Тогда он лишь сказал мне, что такой-то священник, прибывший в Феррару на свадьбу Лукреции Борджа, знает местонахождение некой запертой шкатулки, содержащей предмет, который жаждет заполучить он, Сандино. Мне следовало открыть замок, взять эту вещь и снова запереть шкатулку, причем таким образом, чтобы никто не догадался о том, что ее вообще отпирали. Когда отец Альбиери провел меня в нужный дом в Ферраре, я с легкостью выполнил все, что от меня требовалось. Но священник объяснил мне, что это за предмет, и настоял на том, чтобы я унес его. Он положил печать в кожаный мешочек на ремне и опоясал меня этим ремнем. Должно быть, он испытывал чувство вины за то, что заставил ребенка совершить воровство, и поэтому так настаивал на том, чтобы отпустить мне грехи и дать свое благословение, прежде чем мы с ним отправимся на встречу с Сандино.

Священник ошибся! Если кому и надо было исповедаться, так это ему самому, ибо весьма скоро ему предстояло встретиться с Создателем! Но ни он, ни я не подозревали, что Сандино предаст нас, как только мы встретимся.

Когда Сандино поздоровался с нами, священник сказал:

— Вот то, что вы искали. Это настоящее сокровище.

Сандино осклабился в широкой улыбке, празднуя свой триумф. Повернувшись к одному из своих головорезов, он воскликнул:

— Теперь будем купаться в золоте! Чезаре Борджа хорошо заплатит нам за печать Медичи!

— Борджа?! — ужаснулся отец Альбиери. — Но вы сказали мне, что работаете на Медичи! Лишь по этой причине я согласился помочь вам!

— Знаю! — прошипел Сандино. — Если бы я с самого начала сказал вам правду, то сейчас сокровище не было бы в моих руках!

И с этими словами негодяй взмахнул дубинкой и размозжил священнику череп. Нет сомнения, что он сделал бы то же самое со мной, если бы мне не удалось убежать.

Я никак не мог понять, зачем Сандино понадобилось убивать нас. Сначала я подумал, что он просто не захотел делиться с нами вознаграждением, но потом догадался, что он не был уверен в нашем молчании.

Лишь став старше, я узнал, что ценность печати Медичи намного превосходила цену золота, из которого была сделана. Печать могла бы быть использована в качестве подписи под любым документом, и тогда все поверили бы, что документ исходит от Медичи. С помощью этой печати стремящийся к абсолютной власти Борджа мог бы получать займы, подделывать бумаги и устраивать всякие заговоры, перекладывая всю вину за них на семейство Медичи. Но, может, теперь, когда Чезаре Борджа покинул Италию и прошел уже целый год с тех пор, как я украл печать, Сандино перестанет преследовать меня?

Поэтому после того, как я услышал, что Папа Юлий не потерпит возвращения Чезаре Борджа в любую часть Италии, я уже не так боялся появляться на людях. Я стал находить кое-какую работу в лавках, расположенных вокруг рыночной площади во Флоренции, за пару грошей или кусок хлеба помогал разносить покупки. Я хорошо запоминал имена и адреса, ведь и в прошлом мне приходилось этим заниматься.

Однажды я слонялся по улице в ожидании, когда подвернется какая-нибудь работа, как вдруг меня кто-то схватил за плечо. Это был Фелипе. Леонардо да Винчи вернулся во Флоренцию, и теперь Фелипе вышел в город за покупками для хозяйства. Фелипе сообщил мне, что маэстро оправился от депрессии, оставил службу у Борджа и вернулся к живописи. Потом мы вместе отправились в монастырь Санта-Мария-Новелла, где хозяин поселился и устроил свою мастерскую.

— Спасибо вам за то, что снова взяли меня к себе, — обратился я к маэстро.

Он сидел на табурете, стоявшем рядом с верстаком Зороастро в удаленном уголке зала, где никто не мог нас услышать.

— Я прошу тебя вспомнить обстоятельства твоего возвращения ко мне на службу, Маттео, вовсе не для того, чтобы ты благодарил меня. Ты можешь мысленно вернуться в то время, когда мы жили в монастыре Санта-Мария-Новелла осенью тысяча пятьсот третьего года?

— Это совсем не сложно, — ответил я.

Мне было интересно следить за тем, как оборудуется художественная мастерская. Все помощники маэстро находились в сильном возбуждении с тех пор, как он получил этот заказ, ведь это сулило регулярный доход в течение нескольких лет, не говоря о редкой возможности участвовать в столь грандиозном предприятии. Именно тогда я и повстречал Зороастро.

Появившись неизвестно откуда, он оборудовал в монастырском дворе кузницу. Несколько долгих холодных месяцев мы слаженно трудились над этим проектом.

— Для чего я должен вспомнить эту осень?

— Потому что именно тогда, два года назад, жена того купца, донна Лиза, родила мертвого ребенка. И мне хотелось бы, чтобы ты вспомнил няньку. Женщину по имени Зита, которая вынянчила в свое время саму донну Лизу и все время оставалась при ней.

Зитой звали пожилую женщину, которая занималась детьми самой донны Лизы и ее пасынком от первого брака ее мужа. Впервые мы увидели эту женщину, когда она пришла с двумя маленькими мальчиками навестить своего брата, монаха из монастыря Санта-Мария-Новелла. Мальчуганам понравилось наблюдать за тем, как работает кузнец Зороастро.

— Я помню ее, — отвечал я.

— Нянька сказала нам, что дитя донны Лизы родилось мертвым потому, что, когда донна Лиза шла в церковь в День всех святых, на ее пути оказалась противная жирная жаба. Помнишь?

— Да. Так она и сказала.

— И поскольку жаба сидела и не двигалась, донне Лизе пришлось через нее перешагнуть. И именно потому, по словам няньки, ребенок, которого носила в то время донна Лиза, умер.

Я кивнул.

— И ты веришь этому, Маттео? Тому, что ребенок этой дамы, донны Лизы, родился мертвым потому, что она перешагнула через жабу?

Я не знал, что и сказать.

— Веришь? — настаивал он.

— Непохоже на то, — неохотно ответил я.

— Так да или нет, Маттео?

— Нет, но…

— Да или нет?

Я покачал головой, отказываясь отвечать прямо, как он того требовал.

— Здесь есть над чем поразмыслить, Маттео. И ты поразмысли! Беременной женщине преграждает путь какая-то жаба. Неужели это в силах вызвать смерть ребенка, которого она носит?