– Приведёт само как-нибудь, – заканчивает хозяйка. – У меня у матки была травина, – говорит, оборачиваясь на Марусю. Та кивает.

– Я Серёгу искал, так тожо брал травину ту, – говорит хозяин, не слушая жену. Для Жу говорит. – В Палкино ездил. Там люди – вот они знают травину. Там дед жил один, дедок…

– Дак его уж нет, деда-то, – перебивает хозяйка.

– Да, умер. Он мне бумагу вот такую написал, что я должен сказать, куда поло́жить. И никому не показывать! – Поднимает вверх указательный палец. – Ну, я всё, я положил, по бумаге прочитал это всё, что надо было. И всё.

Он смотрит на Жу выразительно. Жу кивает, как будто понимает. Но не понимает. Хочет спросить: и что – всё, – но тут вступает хозяйка:

– А я знаю, как рвут иё, – говорит с нескрываемым превосходством. – У матки моей была.

– Дак матка твой не брала сама-то! – возмущается хозяин.

– Не брала, – спокойно соглашается хозяйка. – Они тожо в Палкино ходили, она сама и ходила, мать послала иё: «Сбегай, – говорит, – к дедушке, дедушка тебе свёрточек даст, дак ты назад беги махом и не оглядывайся! Что там будет, пугать, чего – не оглядывайся».

– Да, в Палкино, в Палкино – там люди у какие знаткие, в Палкине! Тебе туда надо, – говорит хозяин, как будто не слушая жену.

– А ночь-от, часов десять, – продолжает та. – Ну, мамка побежала. Девочка была ошшо, дак… Прибегает к дедушке, и тот ей рассказал, как травину брать.

– И как? – спрашивает хозяин, но по голосу слышно: он не верит. Не верит, что кто-то может знать больше его.

– А вот, она рассказывала, – продолжает хозяйка, делая вид, что не замечает этого недоверия. – Надо, говорит, так её рвать, эту травину, чтобы травина тебя не видела. Или… или он сам, говорит, чтоб не видел… или как-то так… – Она путается и сбивается. Хозяин спешит воспользоваться этим.

– Как же это? – спрашивает язвительно.

– А вот так, – говорит хозяйка и начинает рассказывать дальше, сперва неуверенно, потом всё складней и складней: – Он, дед, наверное, с берега увидит, подходит и раздевается и задом туда подходит. И потом вырывает. Заворачивает её, чтоб он траву саму не видел.

– И что, донага раздевается? – язвительно интересуется хозяин.

– Ну, может быть, просто… до штанов, – находится хозяйка.

– До штанов? – уточняет хозяин.

– Ну я же не спрашивала там, что, сколько… Говорят: раздевается – дак раздевается, – возмущается хозяйка.

– Так-от он и рвёт, в одних подштанниках! – смеётся хозяин, и хозяйка уже готова что-то ему отвечать, но Жу перебивает, пока не дошло до спора:

– А вы сказали: в воде. Это где?

– Дак травина в воде растёт, – оборачивается тут же хозяин.

– В озере, там, в озере, – кивает хозяйка, уже забыв о начинавшейся сваре.

– У них в Палкино озеро есть, на краю деревни, – поддакивает Маруся.

– Можот, в озере. Можот, коло реки, – хочет остаться последним в разговоре хозяин. – Но в воде – точно.

– Так они знают места, – кивает Маруся, не прекословя ему. – Знаюшшие-ти люди.

– Но, надо знать. Так-от пойдёшь – не найдёшь ничего, – кивает хозяйка. С Марусей они явно спелись.

– Ошшо говорят, утром рано, чтобы не видел и не встретил тебя никто.

– И не показывать никому, и в дом не заносить.

– Это ещё почему? – возмущается хозяин.

– Нельзя в дом заносить, в колидор куда-нибудь ложат, – говорит хозяйка тоном, не терпящим противоречий.

– Силу, видимо, теряет, действие, – поддакивает Маруся. – В дому еси. В мшаной постройке.

– Я когда искал Серёжу… – начинает заводиться хозяин, но хозяйка перебивает его, оборачиваясь на Жу:

– У меня мама клала. Надо, знаешь, как ложить? Розденься, говорит, весь. Донага, чтобы на тебе пояса никакого не было. Положь там, по углам, поклонись и положи её – или под матицу, или куда…

– Уж тебе скажут, куда ложить, – ворчит хозяин.

– В дом не заноси, – не слушая, продолжает хозяйка. – В дом не надо заносить, её в колидоре нать держать.

– На мосту, – бубнит хозяин. – У нас говорят: на мосту. Это ты не с наших краёв.

– И тебе повешшуёт, – не обращает на него внимания хозяйка. – У нас от что: потерялась старуха. Пошла за ягодами и заблудилась. Тоже искали – не можут натти. Ну вот, матка положила травину-ту и сказала: «Если живая – повешшуёт, и неживая – повешшуёт». А потом я сплю на роскладушке в се́нях. В доме-то натоплено, жарко. И вот ноцью как хлестануло! Так в стену стукнуло, дак все выскочили!

– Выскоцили? – ахает Маруся.

– Но! Матка говорит: «Я век не верила! А тут так испугалась!» А у дома заяц – и ну бежать. Пошли за йим. Заяц впереди бежит-бежит-бежит – и вдруг пропадёт. Как вроде скроется – и опять вперёд бежит. И привёл на место.

– Привёл на иё?

– Привёл. Она сидит у кустиках мёртвая. И коробочка с ягодами у ног, – заканчивает хозяйка.

Устанавливается тишина. Хозяин смотрит в чашку, недовольно жуёт усы. Маруся кивает. Слышно, как жужжит оса. Пикирует на банку с мёдом. Хозяин приходит в себя, машет на неё руками:

– Удди ты, окаянная!

– Так и что с ней случилось? – спрашивает Жу. Кажется, это не в правилах, так спрашивать, но сделать с собой ничего не может.

– Замёрзла, холодно уж было, – говорит хозяйка равнодушно. Ей уже совершенно всё это неинтересно. – Заблудилась, не могла вытти. Осень была – замёрзла.

Все опять замолкают и кивают. Оса, улетев было под потолок, снова спускается на мёд. Маруся начинает махать руками и отстраняться от стола.

– Ой, боюсь, боюсь!

– Да ты руками-ти не маши! – раздражённо говорит хозяин, встаёт и уходит куда-то в комнату.

– Да боюсь я их, укусит ошщо!

– А и укусит, – говорит хозяин, вернувшись с прихваткой. Следит за осой, не делая лишних движений, и в тот момент, когда та уже готова сесть на открытый мёд – ловко выкидывает вперёд руку и ловит её в прихватку. Жу не успевает ничего заметить, а он уже идёт к дверям из дома, выпускает осу за порог.

– А у нас-от, помнишь, тоже – такой кошмар! – вдруг кричит ему вслед хозяйка. – Серёжку-то когда искали – что было!

Хозяин что-то ворчит невнятно в ответ. Скрипит дверь.

– Я пошла как раз бельё развешивать, – говорит хозяйка, оборачиваясь к Жу, – и тут вот какой-то молниеносный… такой… как смерч! Ну, резкий ветер. Такая жуть! Всё поднялось, полетело, полетело! И тут же, буквально через минуту, затихло. Я так считаю, что это её действие, – обращается уже к мужу. Тот как раз вернулся, снимает прихватку с руки. – Ты поло́жил её тогда уже, травину-ту.