мне эскиз, а потом вспомнила, что матрас не переворачивали по меньшей мере две недели. В последнее время, что мы провели вместе, нам было не до этого, вы же понимаете. В общем, я решила, что будет нехорошо, если в вашу первую ночь кровать будет неровной, поэтому перевернула матрас. Советую делать это каждую неделю, иначе посередине образуется выемка. Между прочим, я повесила зимние шторы, а летние отправила в химчистку в доме 153 по Бромптон-роуд.

С любовью, Джозефина».

— Если ты помнишь, она написала мне, что в Напуле было божественно, — усмехнулся Филип. — Йельскому редактору пришлось бы давать перекрестную ссылку.

— Ты преувеличиваешь, — ответила Джулия. — Дорогой, она лишь пытается помочь. В конце концов, я ничего не знала ни о шторах, ни о матрасе.

— Полагаю, ты намерена ответить ей длинным вежливым письмом и обстоятельно обсудить вопросы ведения домашнего хозяйства.

— Она несколько недель ждет ответа. Письмо-то давнее.

— А я вот спрашиваю себя, сколько еще таких давних писем ждут своего часа? Клянусь богом, я проведу тщательный обыск. От подвала до чердака.

— У нас нет ни того, ни другого.

— Ты прекрасно понимаешь, о чем я.

— Я только понимаю, что напрасно ты так кипятишься. Ведешь себя так, будто боишься Джозефины.

— О, черт!

Джулия резко повернулась и выскочила из спальни, а Картер попытался сесть за работу. Через несколько часов он уже почти все забыл, — действительно, какая-то ерунда, — но настроение у него не улучшилось. Ему понадобился номер телефона, чтобы отправить телеграмму в Америку, и в телефонном справочнике он обнаружил лист бумаги, отпечатанный на машинке Джозефины (с западающей буквой «О»): полный список телефонных номеров, которые требовались ему чаще всего, в алфавитном порядке. За телефоном «Хэрродса»[79] следовал телефон Джона Хьюджа, давнишнего друга Картера. В списке значились телефоны службы вызова такси, аптеки, мясника, банка, химчистки, зеленщика, рыбной лавки, издателя и литературного агента, «Элизабет Арден»[80] и ближайших парикмахерских с припиской в скобках: «Для Дж.: пожалуйста, учтите, что они очень хорошие, а цены смешные». Впервые Филип заметил, что инициалы у обеих женщин одинаковые.

Джулия, увидев в руках Картера листок с телефонными номерами, воскликнула: «Она просто ангел! Мы прикрепим список рядом с телефоном. В нем действительно есть все, что нужно».

— После язвительного намека в ее последнем письме я думал найти и телефон «Картье».

— Дорогой, она совершенно не язвила. Написала все, как есть. Если бы не те небольшие деньги, что я накопила, мы бы тоже поехали на юг Франции.

— Выходит, ты думаешь, что я женился на тебе ради поездки в Грецию.

— Не говори глупостей. Просто ты несправедлив к Джозефине, вот и все. В любом ее добром поступке тебе чудится какой-то подвох.

— В добром поступке?

— Я думаю, в тебе говорит чувство вины.

После этого Картер немедленно приступил к обыску. Заглянул в сигаретницы, ящики столов, комодов, бюро, вывернул карманы всех костюмов, которые не брал в путешествие, открыл дверцы тумбы под телевизором, поднял крышку сливного бачка, даже поменял рулон туалетной бумаги (все проще, чем разматывать). Когда он возился в туалете, Джулия подошла и посмотрела на него довольно холодно. Он заглянул за ламбрекены (кто знает, что они там обнаружат, когда решат в следующий раз отправить занавески в химчистку), вытащил все из корзины для грязного белья (чтобы убедиться, что на дне нет письма). На четвереньках облазил всю кухню, под газовой плитой ничего не обнаружил, зато издал торжествующий вопль, увидев на одной из труб полоску бумаги. Правда, тут же выяснилось, что эту полоску оставил сантехник, а не Джозефина. Во второй половине дня принесли почту, и Джулия, достав ее из почтового ящика, крикнула из прихожей:

— Дорогой, ты никогда не говорил мне, что подписался на французский «Вог».

— Я не подписывался.

— Извини, действительно, тут есть еще конверт с рождественской открыткой. Подписка оформлена мисс Джозефиной Хекстолл-Джонс. Как мило с ее стороны.

— Она продала туда свои рисунки. Даже не притронусь к этому журналу.

— Дорогой, ты ведешь себя, как ребенок. Получается, что ей теперь нельзя читать твои книги?

— Я только хочу, чтобы нас с тобой оставили в покое. Хотя бы на несколько недель. Мне не так уж много надо.

— А ты у меня эгоист, дорогой.

К вечеру Картер изрядно устал, но зато несколько успокоился. Он тщательно обыскал всю квартиру. За обедом вспомнил про свадебные подарки, которые они с Джулией так и не разобрали. Не дожидаясь конца трапезы, он выскочил из-за стола, чтобы убедиться, что ящики по-прежнему заколочены. Он знал, что Джозефина, боясь повредить пальцы, никогда не пользовалась отверткой и панически боялась молотков. Картера и Джулию окутал вечерний покой, они остались вдвоем: оба чувствовали, что довольно одного прикосновения, чтобы сладостное умиротворение превратилось в фонтан страсти. Муж и жена, в отличие от любовников, могут позволить себе не торопиться. «Сегодня я обрел покой, как старость», — процитировал он.

— Кто это написал?

— Браунинг.

— Я совершенно не знаю Браунинга. Почитай мне что-нибудь из его стихов.

Картер обожал читать Браунинга вслух, его мелодичный голос словно был создан для декламации, и в такие моменты он любовался собой, как Нарцисс.

— Ты правда этого хочешь?

— Да.

— Раньше я читал Браунинга Джозефине, — предупредил он Джулию.

— Какая разница? Что-то у нас с тобой будет похоже на то, как было у вас с Джозефиной, и от этого никуда не деться, не так ли, дорогой?

— Вот, нашел: это стихотворение я никогда не читал Джозефине. Хотя я и любил ее, оно бы нам с ней не подошло. Потому что наша связь была… временной.

Он начал:

«Уж я-то знаю, как развеять скуку

Осенних вечеров, томительных и темных…»[81]

Его глубоко трогали слова, которые он произносил вслух. Как же сильно в ту минуту любил он Джулию. Здесь был дом, а все остальное — преходящее, остановка в пути.

«…тайну, наконец, свою открою:

Больше нету сил смотреть, как ты,

Зачиталась у камина, подперев чело рукою.

Вся в отсветах рдяно-золотых,

Так тиха, что сердце сладко ноет».

Он бы предпочел, чтобы стихи читала Джулия, но тогда она не смогла бы слушать его, затаив дыхание, не сводя с него сияющих глаз.

«…Союз двоих. Так часто омрачен

Он тенью третьего незримой,

Что самый близкий стать далеким обречен».

Перевернув страницу, Картер увидел листок бумаги с аккуратными черными строчками (будь он в конверте, Картер нашел