течение которого их не покидало ощущение неловкости, отец обнял Викторию и прошептал: «У меня пистолет в носке. Я собирался вас прикончить, но посмотрел на тебя, и не смог».

Больше они не виделись. Теперь Виктория не подпускает его к дочери. «Вы слышали выражение “оскорбленные оскорбляют”, – говорит она собравшимся мужчинам, – но я думаю, что и исцеленные исцеляют».

Виктория закончила рассказ, и теперь заключенные могут задать ей вопросы. Когда мужчины встают, чтобы высказаться, они выглядят такими застенчивыми, чуть ли не благоговейными. Некоторые из поднятых рук трясутся. Викторию спрашивают, похожи ли ее нынешние отношения с дочерью на те, что были у нее с матерью. «Как небо и земля»; Виктория даже не повышает на дочь голос. Ее спрашивают, простила ли она отца. «Нет». Спрашивают, где он сейчас. «Не знаю. Наверное, в Южной Калифорнии». Спрашивают, встречалась ли она с мужчинами, похожими на отца. «Да, с нарциссами. И ловеласами». А потом встал один парень, совсем молодой, ему нет и двадцати пяти. Его руки заметно дрожат. Он держит потрепанную тетрадь и, местами переходя на рэп, зачитывает стихотворение, которое написал тут же для Виктории. О ее виктимности и спасении. О ее смелости[73]. Когда он заканчивает, Виктория плачет, и у многих мужчин в глазах стоят слезы.

После обеда мужчины обсуждают историю Виктории в небольших группах, контекстуализируя то, что могут соотнести с программой, и связывая это со своим личным опытом насилия: Виктории угрожали; отец обвинял ее и отрицал недобросовестность собственных действий, тем самым отказываясь взять ответственность за свою жестокость; кроме того, он применял физическое насилие в отношении матери Виктории; Виктория подверглась психологическому насилию; отец манипулировал ею; отец преуменьшал ее боль. Какой-то парень с короткими афрокосичками обращает внимание на то, что когда мать Виктории уехала, она лишилась важного ресурса. Под «ресурсом» он понимает нечто, что могло бы обеспечить ей безопасность. Заключенные говорят о собственном опыте насилия, когда они тоже отрицали свою вину, манипулировали партнерами и угрожали им, преуменьшали последствия своих агрессивных действий. Они начинают замечать, – некоторые впервые, – какое влияние их жестокость могла оказать на их жертв. Иными словами, они видят мир чужими глазами.

«А теперь представьте, – говорит педагог-организатор по имени Реджи, – что на месте Виктории был бы ваш ребенок. Что бы он рассказал о вас?»

Программа в Сан-Бруно называется Resolve to Stop the Violence (RSVP). Санни Шварц убедила бывшего шерифа Сан-Франциско Майкла Хеннесси финансировать эту программу, и ее запустили в конце девяностых[74]. ManAlive и Survivor Impact (или восстановительное правосудие) – столпы этого эксперимента против жестокости, благодаря которому Джимми Эспинозе удалось отбросить свою жестокость и переродиться. Эта программа открылась в тюрьме Сан-Бруно, к югу от Сан-Франциско, и, что удивительно, несмотря на относительный успех, практически не распространилась за пределы города. Некоторое время что-то подобное проводили в Сан-Квентин, но, по словам Синклера, программа лишилась финансирования. Поговаривали о создании подобной программы в Уэстчестере, Нью-Йорк. По первоначальной задумке RSVP – программа, которая длилась год, шесть дней в неделю, двенадцать часов в день. Она направлена на перевоспитание жестоких мужчин в неагрессивных граждан, вносящих свой посильный вклад в общество. И если большинство подобных программ проходят раз в неделю в течение двадцати, сорока или, иногда, пятидесяти недель, RSVP представляла собой тотальное погружение в сочетании с комбинированным подходом. Главная цель RSVP заключалась в том, чтобы преступники взяли ответственность за свое агрессивное поведение и научились альтернативным реакциям, но помимо этого на программе Шварц также работали с разрешением проблем, связанных с злоупотреблением наркотических и психотропных веществ, насилием над детьми и психическим здоровьем. Каждое утро они начинали с медитации, а каждый вечер завершали йогой. Основой программы было разрушение гендерных стереотипов и в особенности убеждения о том, что поведение мужчин и женщин должно быть обусловлено определенными социальными и культурными стандартами, и о том, что мужчины для решения проблем должны применять жестокость, а женщины – подчиняться своим мужчинам. Для многих мужчин это перевернуло представление о мире с ног на голову.

Шварц не собиралась просто сидеть и надеяться, что RSVP продемонстрирует эффективность. Она хотела быть в этом безоговорочно уверена. Поэтому Санни обратилась к двум самым передовым исследователям агрессии в стране – Джеймсу Гиллигану и Бэнди Ли – с просьбой проанализировать ее программу. Заключенных второго блока тюрьмы выделили в контрольную группу. Гиллиган и Ли отследили различные данные, включая случаи насилия в RSVP и контрольных блоках, и динамику рецидивизма и жестокости в сообществах после освобождения заключенных. Результаты практически всех подсчетов оказались ошеломляющими: уровень рецидивизма упал на 80 %, а тех, кто все же возвращался в тюрьму, в большинстве случаев отправляли туда за нежестокие проступки, например, употребление наркотиков или правонарушения на транспорте. За год до запуска программы Гиллиган и Ли отметили двадцать четыре случая насилия, виновники которых понесли бы уголовную ответственность, если бы они произошли не в тюрьме. С запуска RSVP был отмечен один случай насилия в первом квартале года, и с тех пор в блоке, где проводилась программа, больше не зарегистрировали ни одного; при этом в контрольной группе было зафиксировано двадцать восемь подобных случаев[75]. Исследователи обнаружили, что когда заключенные, прошедшие всю программу, возвращались в большой мир, они часто становились вестниками ненасилия в своих сообществах. Например, такие люди, как Джимми Эспиноза.

Кроме того, программа экономила деньги. Гиллиган и Ли установили, что хотя RSVP увеличивала стоимость содержания каждого заключенного на двадцать один доллар в день, за каждый доллар, потраченный на подобную программу по снижению жестокости, сообщество получало четыре доллара[76].

С момента запуска RSVP прошло двадцать лет, и, несмотря на успех программы, ее опыт повторили менее чем в десяти тюрьмах, большинство которых расположены за пределами США. И хотя базовые принципы организации программы не изменились, теперь она проводится не шесть дней в неделю, двенадцать часов в день, а пять дней в неделю, шесть часов в день. Отчасти так произошло потому, что финансирование программ для заключенных часто зависит от того, кого избрали президентом, и каково распределение приоритетов в мире ограниченных ресурсов, и отчасти потому, что сегодня Сан-Бруно предлагает правонарушителям много разных программ, включая общеобразовательные курсы и занятия в техникуме, арт-терапию, театральный кружок, а также программы по избавлению от зависимостей и программы «12 шагов» (по этой причине в народе Сан-Бруно называют «многопрограммной тюрьмой»). Как-то вечером мы беседовали с нынешним директором программ Сан-Бруно в неформальной обстановке, и когда я спросила, почему RSVP не распространилась на другие тюрьмы, он ответил,