что, в отличие от многих других обитателей тюрем, у жестоких мужчин нет своего «защитника»[77]. Здесь можно провести параллель с бывшими военнослужащими, заключенными под стражу – они всегда получают внешнюю поддержку, и все соглашаются с тем, что страна должна прилагать больше усилий для удовлетворения их потребностей, особенно учитывая посттравматический стресс, которому они подвержены. Но в сфере домашнего насилия гораздо слышнее голоса выживших жертв, которые, что естественно, ставят свои интересы выше интересов агрессоров.

Сейчас Санни Шварц на пенсии, и она рада, что RSVP продолжает работать, но разочарована в том, что программа не получила распространения. «Почему RSVP по-прежнему исключение, а не правило?» – спрашивает Шварц. «Ужасно бесит, что мы не в состоянии понять людей с несхожим жизненным опытом. Как будто все живут одинаково». Мы ужинаем в Ной-Вэлли; на Шварц джинсы и футболка, ее темно-русые волосы подернуты сединой. Санни – высокая, сильная женщина с волевым характером.

Шварц расстраивает, что, возвращаясь в большой мир, выпускники RSVP практически не получают поддержки. Стажировки, медитация, родительские курсы, сообщества анонимных алкоголиков и наркоманов, жилищная поддержка, программы двенадцати шагов, арт-терапия и возможности получить образование – всё это очень редко бывает им доступно. Эти парни проходят RSVP, получают знания о гендере, себе, культуре, обществе, жестокости и общении, а потом выходят на свободу, в мир, где эта теория обрастает плотью; эти вызовы, угрозы, боль – становятся реальностью. И они совсем одни.

Соединенные Штаты тратят на исследования рака и сердечно-сосудистых заболеваний в двадцать пять раз больше, чем на профилактику насилия, несмотря на то, что наше общество претерпевает огромные издержки именно из-за этой проблемы[78]. Согласно исследованию от 2018 года, опубликованному в Американском журнале профилактической медицины, для бюджета страны цена насилия со стороны сожителей составляет около 3,6 триллионов долларов (в исследовании было задействовано сорок три миллиона взрослых граждан США, так что оно не включает, например, денежные потери, связанные с насилием на свиданиях); два триллиона долларов из этой суммы идет на медицинское обслуживание, семьдесят три миллиарда на судебные расходы, и помимо этого деньги идут на компенсации по потере производительности труда, возмещение стоимости испорченного имущества и многие другие цели. На протяжении жизни насилие со стороны интимного партнера обходится женщинам в сто три, а мужчинам – в двадцать три тысячи долларов[79]. Эта цифра в десятки раз превышает сумму из отчета Центра по контролю и профилактике заболеваний от 2003 года, согласно которому американские налогоплательщики отдали около шести миллиардов в год на расходы, связанные с домашним насилием[80]. В отчет Центра не были включены судебные расходы, расходы на содержание заключенных, а также какая-либо информация о преступниках моложе восемнадцати.

Тюрьма – источник насилия, которое возвращается в общество. Шварц спрашивает меня: «Что же мы можем противопоставить тюрьме?» И рассказывает мне историю, которая многие годы поддерживала ее, историю, которая одновременно призывает к действию и вселяет надежду: охранник избивает заключенного, пережившего Холокост, но тот не перестает улыбаться. Охранник в бешенстве. Он колотит заключенного всё сильнее и сильнее, но наконец останавливается и спрашивает: «Почему ты улыбаешься?» И заключенный отвечает: «Я рад, что не похож на тебя».

В тот день мы с Шварц начинаем беседу не с обсуждения становления RSVP, а с истории мужчины по имени Тари Рамирез. Это история из тех, что пускают под откос все усилия RSVP и заставляет участников программы задаваться вопросом, есть ли смысл во всем том времени, что они тратят на заключенных, во всех тех шансах, которые им дают снова и снова. Может ли жестокий мужчина научиться человечности?

По общему мнению, Рамирез активно участвовал в занятиях программы. Он был неразговорчив и сдержан, но вносил свою лепту в обсуждения и, казалось, серьезно относится к изучаемому материалу. Суд наконец отправил Рамиреза за решетку после четырех случаев применения насилия к сожительнице – Клэр Джойс Темпонгко. Она четыре раза вызывала полицию, четыре раза Рамирезу выдавали запреты на приближение (их издавали и отменяли, снова издавали и снова отменяли), но всё равно его приговорили всего лишь к шести месяцам лишения свободы. Тари завершил первый модуль RSVP, только приступил ко второму, и его выпус тили из Сан-Бруно.

Вскоре после освобождения Рамирез заколол Темпонгко на глазах ее двух несовершеннолетних детей. Ромирез далеко не единожды применял насилие в отношении Темпонгко, которой на момент убийства было всего двадцать восемь лет. По результатам расследования, проведенного заместителем городского прокурора после убийства, было установлено, что Рамирез несколько раз выволакивал Темпонгко из квартиры за волосы, угрожал ей розочкой из пивной бутылки, говорил, что сожжет ее дом и навредит детям, нанес ей более восемнадцати ударов, душил ее, просовывал пальцы ей в горло и несколько раз похищал ее[81]. И, как мы помним, за всё это Рамирезу присудили шесть месяцев. Когда обычный человек, который мало знает о домашнем насилии, скажет вам, что проступок – это ерунда, расскажите ему о деле Рамиреза. В мире домашнего насилия проступки похожи на предупредительные выстрелы. И слишком часто их никто не замечает.

Шварц знала, что игнорировать поступок Рамиреза – интеллектуальное и эмоциональное лицемерие. Более того, для Санни преступление Рамиреза не стало сюрпризом, хотя для жертвы, ее семьи и всех причастных к программе RSVP оно имело убийственно разрушительные последствия. «Мы имеем дело с мужчинами, которые ведут себя очень и очень плохо», – говорит Шварц.

Поскольку Рамирез не прошел RSVP до конца, его пример не слишком полезен для оценки эффективности программы. Тем не менее убийство глубоко потрясло ее участников – как преподавателей и работников тюрьмы, так и сокурсников Рамиреза, которые сидели с ним в одном кругу и делились своими худшими воспоминаниями и самыми потаенными проблемами. Шварц рассказала мне, что в день, когда они узнали об убийстве, она вошла в тюрьму, и все «истерично, неконтролируемо рыдали». Это был момент кризиса всей программы, но Шварц непоколебимо верила в насущную необходимость ее работы. «Вопросы, которые мы решаем, слишком деликатны и актуальны, чтобы дать на них однозначный ответ, – говорит Санни, – на ум приходит аналогия с раком. Люди переносят химиотерапию, но после кто-то из них умирает. Значит ли это, что нужно прекратить клинические испытания?» Нет. Вы их продолжаете, оптимизируете, дорабатываете, пробуете новые комбинации. «Так это и работает», – говорит Шварц. – «Это – наши клинические испытания».

Чтобы снова посмотреть на RSVP в действии, я встречаюсь с Джимми Эспинозой холодным январским утром на входе в Сан-Бруно. Почти год прошел после моего первого визита в тот