Мне его ужасно жалко. Он сейчас как между двух огней. И Мишку любит, и надеется на что-то… А еще ты просто представь, как мужчине нелегко осознавать собственную неполноценность. Я хоть и не мужчина, понимаю его как никто.

— Осуждаешь меня?

Вера качает головой:

— Тут же важно учитывать контекст. Общую картину… Совсем неприглядную, если честно.

Выходим на солнышко. Вера сразу прячется под навес. А я стою, впитываю тепло (сентябрь у нас еще вполне сезон) и гоню, гоню от себя тревогу. Стараюсь думать о чем угодно — о том, что завтра первый учебный день, о том, что Юра все же оказался порядочным человеком и, зная, что я без копейки ушла, перевел мне на счет денег. О том, что Бутенко оставил за мной четверть ставки и пообещал работу, с которой я могу справиться удаленно. О том, что родители (мои и Юрки) не слились, в надежде, что, оставшись без помощи, я вернусь к мужу, и все так же помогают мне с сыном. А значит, мои главные страхи не оправдались, и все как-то да будет.

Часов в пять начинаем собираться домой. День прошел великолепно. И только одно портит настроение — боюсь не успеть к приезду свекрови. Мы и правда въезжаем во двор практически одновременно. Мишка несется мне в руки, взахлеб рассказывая о том, как прошел его день. Счастливый ребенок, чьи первые годы прошли в счастливой дружной семье. Я часто ловлю себя на том, что только ради этого стоит поступиться гордостью. И забываю, что той прошлой жизни уже давно не существует. И не факт, что в будущем все будет так же гладко. Что наши обиды не сожрут нас вместе с воспоминаниями о былом.

Пока мы обнимаемся с сыном, из машины выходит свекровь с моей матерью. Видно, решили, если у них не получается поодиночке меня прогнуть, выдвигаться единым фронтом. Ну, вот и как мне с ними бороться?

— Привет. Смотрю, не я одна хорошо провожу время.

— Да, мы с Любочкой посидели в кафе. А ты на пляж никак каталась? Эля! Ну, вот куда ты поперлась после болезни!

— Так наоборот хорошо, мам. Нос промыла. Косточки погрела. Зайдете?

Последний вопрос прозвучал довольно обреченно. Мамы сделали вид, что этого не заметили.

— Конечно.

И снова они шли по подъезду, неодобрительно скривившись, будто я в африканские трущобы их привела. Ну, ладно, еще свекровь, но мать-то моя чего из себя строит? У них ничем не лучше хоромы. Сцепив зубы, открываю дверь. Чемоданы я так и не убрала, в квартире бардак. Дергаюсь, чтобы хоть немного прибраться, и тут же гашу собственный порыв. Я реально неделю болела, было не до этого.

— Мы тортик принесли.

Мою руки, ставлю чайник. Как я и думала, разговор со старта перекидывается на нас с Юрой. Свекровь «по секрету» мне сообщает, что он все эти дни сам не свой. Ходит по пляжу, прямо мимо разлагающегося кита (который, только представь, как пахнет!), не спит ночами…

— Тяжело ему, Эля. Тя-же-ло, — поддакивает моя мама. — Ведь как кажется? Твоей вины в случившемся нет, — тут я усмехаюсь, слава богу, хоть это признали! — ты же ему не изменяла, но все равно Юрочке больно. А ну, любимая жена родила от какого-то мужика.

— А он мне изменял.

— Чего?

— Он мне изменял. Со своей старшей.

Свекровь с матерью обалдело переглядываются, видно, соображая, чем им бить эту карту.

— Ну, как же… Но он же… Ты уверена?

— На сто процентов.

— Я не знаю, что сказать… Ему, конечно, нет оправдания.

— Конечно.

— Но, Эль, это все очень тяжело. Наверное, он совсем сломался, когда узнал, что Мишка, которого он так любит…

— А это было до.

— Что?

— До Мишки.

Шах и мат, дорогие мои. Шах и мат. Я бы посмеялась, глядя на их вытянувшиеся лица, если бы так сильно не хотела заплакать.

ГЛАВА 23

Оправдывая мой расчет, новость о Юркиной измене несколько охладила родительский энтузиазм по поводу нашего примирения. Первую неделю сентября даже и разговоров об этом не было. Конечно, может, тут и то свою роль сыграло, что у меня совершенно не оставалось времени на болтовню. Так быстро все завертелось! Я крутилась как белка в колесе. Учеба, работа, дом, Мишка, наработки Бутенко, которые мне полагалось оформить в статью, домашние дела. Голова кругом. Но в этом был и свой жирный плюс — я падала в кровать и вырубалась как по щелчку. Думать о Юре было некогда. И только когда он заезжал за Мишкой, или, напротив, привозил сына домой, возвращались и боль, и тоска, и злость на то, что Валов позволил всему этому случиться. А еще я, затаив дыхание, ждала, реакции мужа на новость о том, что я в курсе его измены. Нет, конечно, я просила свекровь ничего ему не рассказывать, но все же была не настолько наивной, чтобы не понимать, что рано или поздно это случится. Почему? Потому что она мать. Ей будет некомфортно жить с мыслью о том, что ее сын вовсе не такой идеал, каким кажется. Значит, она непременно попытается его оправдать. Хотя бы в своих глазах. Найдет какое-то разумное объяснение, перевернет нашу историю с ног на голову, и не пройдет и недели, как все станет «не так однозначно». Я в этом даже не сомневаюсь. Таковы жизнь и человеческая природа.

В общем, в этой всей круговерти не оставалось времени лишь на то, чтобы подать заявление о расторжении брака. Несколько раз я заходила на сайт, заполняла форму, но в последний момент что-то непременно меня отвлекало, мешая довести начатое до конца.

— Это не у тебя телефон звонит? — выдергивает меня в реальность звонкий женский голос. Оборачиваюсь к сидящей рядом одногруппнице. Хорошенькая рыжуля. Молоденькая, как и все здесь. Я после истории с Юркой почему-то особенно остро ощущаю то, что старше. Старше едва ли не на целую жизнь. И это бьет. Ведь кажется, что я никогда уже не смогу улыбаться миру так открыто, как эта девочка. Что все лучшее у меня позади. Увы.

Гляжу на экран, и сердце срывается. Валов! Хочется ответить тут же. Бежать за ним собачонкой. Останавливает строгий взгляд препода по пульмонологии. Сбрасываю. И под крышкой стола пишу:

«Я на паре».

«Когда заканчиваешь? Можем встретиться?»

Хочется спросить — зачем? И как же работа? Я даже на всякий случай сверяюсь с часами. Так и есть — рабочий день в разгаре.

«Через двадцать минут буду свободна».