с трудом складывались в слова. — Пить… Хр-р-р-р… Хр-р-р-р… Пить… Хр-р-р-р… Хр-р-р-р…

Медленно тянулся руками вперед, цепляясь скрюченными пальцами за рваные дыры в бетонном полу. Шла вперед сначала одна рука, следом — вторая. Напрягая все силы, подтягивался. Потом все повторялось заново.

— П…ить… П… ить…

В какой-то момент его пальцы наткнулись на какой-то полукруглый пластик. Нерешительно ощупав его, парень потянулся дальше и вдруг коснулся воды.

— П… ить, — он бухнул головой прямо таз, начав лакать, как животное. Пил и никак не мог напиться. Лакал и лакал. Снова и снова.

Напившись, Александр перевернулся на спину и затих. От воды начинала оживать каждая клетка его организма.

— Что… Что это… еще? — слова еле-еле проталкивались из его рта. — Глаза, мои глаза…

Все вокруг него совершенно преобразилось. Прежние краски исчезли. Его новый мир был окрашен лишь в два цвета — серый и искрящийся голубой.

— Что это? — снова и снова повторял он один и тот же вопрос, на который так и не находил ответов. — Я не понимаю…

Ошеломленно мотал головой по сторонам, но везде встречал одно и то же: серое и голубое, серое и голубое.

С трудом поднялся на ноги и сделал несколько шагов вперед, пока не наткнулся на стену. Голубые искрящие линии здесь были подозрительно прямыми, словно вышедшими со страниц учебника геометрии. Он медленно водил по ним пальцами с начала и до самого конца, потом, наоборот.

— Это…, — его пальцы наткнулись на что-то странное — твердое, бесформенное, пластиковое. — Розетка! Провода! Б…ь, я вижу электричество!

Невероятно! Он видел электричество! Видел то, что в принципе невозможно видеть обычному человеку! Как же он тогда видел? Как?

Через мгновение парень заметил, как прямые линии проводов начинают отклоняться при приближении его пальцев. Когда же руки убирает, линии выпрямляются.

— Как же это так? Это же невозможно…

Но Александр уже знал ответ, который все это объяснял. Только никак не хотел принять ответ, который просто не укладывался в его систему координат. Но скоро все обязательно должно изменится.

— Электричество… Господи, это же поток заряженных частиц… И я… им управляю? Я маг? Но как?

Разобраться со всем этим можно было лишь одним способом — практикой. Глубоко вздохнув, парень сжал пальцы в кулак. Сейчас он все узнает.

— А-а-а! — с резким выдохом Александр ударил по стене прямо там, где находилась оплавленная розетка. — А-а-а-й!

И его накрыло! В одно мгновение весь мир, который он знал до этого, перестал существовать, а из его осколков тут же собрался новый.

— А-а-а-а-а! — вновь заорал парень, не в силах сдержаться от нахлынувших на него ощущений. — А-а-а-а-а!

В один момент его, словно котенка, схватили за шкирку и бросили в море свежести, заполнившей каждую клетку его тела. По руке, врубившейся в бетон, бешеным потоком вливалась энергия. Он превратился в бездонный океан, в иссушенную жарой пустыню, в черную дыру, которую никак, ничем и никогда нельзя наполнить. В него вливались киловатты, мегаватты, гигаватты энергии…

— Еще… Еще… Больше… Больше… Еще…

По телу пробегали яркие разряды, то появлявшиеся, то исчезающие.

— Еще…

-//-//-

Центр управления комплекса городского хозяйства столицы. Главная комната ситуационного мониторинга и контроля за состоянием процессов в городе.

… 3 часа 03 минуты.

Старший оператор Михаил Леонидов, полулежа в глубоком кресле, лениво скользил взглядом по громадной стене из мониторов, на которых в режиме реального времени отражалась вся информации о городе: состояние ресурсоснабжающих объектов, ситуация на наземных и подземных магистралях города, сигналы сотен тысяч датчиков контроля и наблюдения из социально-значимых точек.

Была еще только середина его смены, но он уже чертовски устал. Или ему так казалось. Вообще, в последнее время его все это стало сильно доставать. Со смены приходил сильно разбитым, раздраженным, на все и на всех срывался.

— Еще пять часов тут загорать…, — страдальчески вздохнул Леонидов, с силой растирая одутловатое лицо ладонями. — Я когда-нибудь точно сдохну пялиться на все эти экраны.

…3 часа 24 минуты.

На экранах сменяли друг друга тысячи разных индикаторов, фиксирую показания жизненно-важных показателей городского организма — потребление газа, воды, электричества, давление на магистрали, уровень загрязненности воздуха в сотнях мест города и т.д. Все это мелькало перед глазами, совершенно не улавливалось мозгом и превращаясь в невообразимую сине-бело-черно-зеленую мешанину.

Вновь вздохнул, закрывая глаза. Когда его накрывала очередная волна раздражения, он всегда так делал. Психолог, к которому Леонидов регулярно ходил, посоветовал делать именно так: закрыть глаза, после начать глубоко дышать и думать о чем-то приятном и хорошем.

Он честно пытался следовать всем этим рекомендациям. Правда, пытался. Вытаскивал из памяти моменты, в которые ему было хорошо и спокойно. Только откуда им там взяться? Перевороши хоть все, разве найдешь что-то светлое? Что ему было вспоминать? «Светлое» детство вместе с другими сотнями отмороженных на всю голову детей в социальном комбинате, куда его сдали окончательные спившиеся родители? Ежедневные драки до кровавых соплей со «старшаками», придумавшими для «мальков» все более и более изощренные «развлечения»? Может вспомнить его первое жилье — вонючую и прокуренную социальную капсулу, больше напоминавшую просторный гроб, чем жилье? Или связать самые светлые воспоминания с первым сексом — непонятные дергания на наркотке, за дозу готовую обслужить не только их группу из технического училища, но и роту инопланетных существ с Альфа Центавры? По жену-истеричку, сидевшую на седативных препаратах и сотнями грамм глотавшую стимуляторы, вспоминать даже не хотелось.

— Гребанная жизнь! Гребаная работа! Гребаные люди! — сквозь зубы пробурчал мужчина. — Гребанный психолог со своими гребанными советами! Ни хрена ничего не помогает!

Стоило, наконец, признать, что это не помогает. У него никак не получалось. С каждым днем становилось лишь хуже и хуже. Желание послать все к черту становилось сильнее. Хуже было то, что со всеми этими желаниями к нему в голову настойчиво влезали и самые настоящие суицидальные картинки. В некоторые моменты, когда становилось особенно плохо, хотелось здесь все взорвать. Хотелось, чтобы весь город со всеми его жителями взлетел на воздух или провалился под землю.

…3 часа 57 минут.

Скорее всего, именно сегодня чаша его терпения переполнилась бы до такой степени, что он сделал бы с собой очень страшное. Однако, судьба распорядилась по своему.

— Черт! Что это еще за дерьмо в такую рань?

Один