работает с разнообразными инструментами, существует множество искусных средств для отсечения самых густых мыслей. Если мы захвачены ими, мы сначала успокаиваем ум, сосредоточиваясь на дыхании, используя визуализацию или простое повторение мантры. Мы можем выйти за пределы своих мыслей посредством внимательности к телу или созерцательной ходьбы. Мы можем отпустить наши мысли, размышляя о смерти, любви или пустотности. Мы можем начать улавливать мгновения неподвижности каждый раз, когда они возникают.

Иногда учитель может помочь целому сообществу найти путь к неподвижности. Когда Аджан Чаа сидел с нами, вокруг него возникала неподвижность, поддерживавшая нашу собственную устойчивость. Учитель дзен Тхить Нят Хань несёт эту неподвижность даже в своих движениях. Он время от времени дарует свои учения нескольким тысячам учеников, собирающихся под открытым небом в медитационном центре «Спирит-Рок». Каждый раз, когда он идёт по дорожке перед началом учений, его медленная и прекрасная в своей аккуратности поступь видна всем. Собравшихся окутывает неподвижность. Сила внимательности Тхить Нят Ханя возвращает всех в настоящее. Его присутствие вдохновляет на глубокое внимание.

Такое внимание возможно для любого из нас. Нам не обязательно сидеть рядом с Тхить Нят Ханем или стоять на краю Большого каньона. Безграничная тишина всегда окружает нас. Где бы мы ни были, мы можем сделать глубокий вдох, почувствовать своё тело, открыть свои чувства и сделать шаг за переделы бесконечных историй ума. Мы можем остановиться. Мы можем позволить своему осознаванию покоиться в просторном и сострадательном сердце. Тогда мы можем увидеть потоки мыслей, тревог и образов просто как одну из частей гораздо более масштабной истории.

Выпутаться из истории

Большое облегчение обнаружить, что наши истории не полностью определяют то, кто мы есть и что с нами происходит. Одна практикующая находилась на летнем ретрите в лесном лагере. Однажды ночью она в испуге проснулась, услышав снаружи громкий рёв. Её сердце бешено колотилось. Она была уверена в том, что где-то неподалёку бродит медведь и что он, возможно, опасен. Включив небольшой фонарик, она огляделась вокруг и в страхе ожидала, когда неизвестный источник рыка снова проявит себя. Поначалу было тихо. Затем, примерно через минуту, её живот издал громкое урчание. Она осознала, что фасолевый суп, съеденный на ужин, делал своё дело в её пищеварительном тракте! Источником громкого рыка была она сама.

С внимательностью мы можем сделать шаг за пределы истории, которую рассказываем сами себе, и просто наблюдать за рассказом. Мы становимся свидетельствованием, пространством осознавания. Когда мы делаем это, мы покоимся в том, что Аджан Чаа называл Тем, кто знает. Со спокойным умом Тот, кто знает, видит, как мы конструируем свой мир посредством повторения своих историй. Мы обнаруживаем, что, подобно рычащему медведю, эти истории в основном нереальны.

Когда люди говорят мне, что в их медитации полно мыслей, я спрашиваю: «О чём вы обычно думаете?». Они описывают истории своих желаний и обид, успехов и поражений. Они рассказывают истории о своих семьях, своей работе, своих телах, своих духовных и политических мирах. Затем мы вместе исследуем то, теряются ли они в истории. Я могу спросить: «Бывают ли моменты, например такие, как сейчас, когда вы можете просто признать историю и сопровождающие её чувства без отождествления, с добрым вниманием?». Они обычно делают глубокий вдох и часто сообщают о том, что почувствовали себя более расслабленными. Если это сложная или пугающая история, мы сидим вместе в её присутствии, долгое время пропитываясь её атмосферой, пока не рассмотрим всё созвездие мыслей и эмоций. Затем мы исследуем то, истинна ли история. Какие убеждения относительно нас самих сконструированы историей? Каково её мировоззрение? Так ли всё на самом деле?

Одна женщина по имени Пола обратилась к медитации после мучительного развода. Её муж оставил её и их шестилетнего сына. Её горе было велико, равно как и её страх и гнев. Много недель она старалась быть внимательной к своим чувствам. Под страхами Полы скрывался голос, говоривший ей, что она не заслуживает любви и что она навсегда останется брошенной, покинутой. Я спросил, как давно у неё было это чувство. Пола ответила, что это было историей её жизни. Когда ей было три года, её собственный отец ушёл и оставил Полу и её мать, а через несколько лет умер. Она росла, чувствуя, что почему-то была виновата в его уходе. Пола была уверена, что проблема в ней, что в ней какой-то дефект и что её невозможно полюбить.

На протяжении нескольких недель я слушал, как Пола становится всё внимательнее в отношении своего развода и сопровождавших его горя, гнева и страха. Она практиковала принятие своего тела и своей болезненной истории с состраданием. Наконец Пола была готова вернуться к самой болезненной сцене. Я попросил её закрыть глаза и вспомнить ночь, когда ушёл её отец. Ей было три года, на ней было светло-голубое хлопковое платье, и она стояла на лестнице, слушая, как ругаются её родители. Потом она увидела, как её отец схватил чемодан и, не взглянув на неё, вылетел за дверь и из её жизни. Это было невыносимо. «Он даже не взглянул на меня. Он ничего мне не сказал». Когда я спросил, что думала та маленькая девочка, она ответила: «Я сделала что-то не так, со мной что-то не так. Иначе он бы остался».

После того как Пола провела какое-то время, удерживая в сострадании поражённую горем трёхлетнюю девочку, я попросил её представить, что она может войти в переживание своего отца, стоявшего у двери. «Как чувствует себя твоё тело, когда становишься им?» — спросил я. «Ужасно. Напряжённое, жёсткое, словно я вот-вот взорвусь. Я до смерти напугана. Я застряла в кошмарном браке, которого не хотела, на бесперспективной работе. Мы всё время ссоримся, и я теряю свою жизнь. Мне придётся бежать. Мне придётся спасаться бегством, спасать свою жизнь». «А теперь, когда ты берёшь свой чемодан и выходишь за дверь, знаешь ли ты, что твоя дочь Пола стоит на лестнице?» «Знаю, но я не могу посмотреть на неё. Если я увижу её лицо, то не смогу уйти. Я так сильно её люблю, но если я не уйду, то умру. Я должен бежать». Пола начала рыдать, оплакивая своего отца и его страхи, оплакивая всеобщую боль.

Мы посидели молча, и я спросил Полу о той истории, которую она рассказывала себе после того дня: о том, что она сделала что-то не так, что её невозможно было любить. «Кто придумал эту историю?» — спросил я. После паузы она робко ответила: «Я». «Это правда?» «Не совсем», — сказала она и немного