– Итак, не хотите ли объяснить мне, что там произошло?

Она глотнула.

– А я не окажусь в пустой могиле, если объясню?

Какое-то жужжание привлекло ее внимание, и в окно влетел жук. Эдриэнн подпрыгнула и замахала руками. Уилл схватил ее за руки и заставил опустить их.

– Нет, нет, нет. Это просто пчела.

Она остановилась, но не могла понять, как эта информация может заставить ее чувствовать себя лучше. У пчел есть жало.

Насекомое овальной формы решило остановиться на защитном козырьке с пассажирской стороны.

Уилл усмехнулся.

– Пчела.

Теперь ни в чем не уверенная, Эдриэнн рассказала ему о Саре и Уильяме и вообще обо всей этой неприятной истории.

– Но в конце концов Попс был счастлив, что она приехала, – добавила Эдриэнн для большей убедительности.

Последовало молчание. Повсюду росли цветы, у некоторых надгробных камней лежали букеты. Местность шла под уклон, и Эдриэнн казалось, что она видит ее на целые мили вперед.

Она изучала профиль Уилла, ожидая объяснения, почему он привез ее на кладбище.

– Я не был здесь с тех пор, как умерла бабушка. Мне должно быть стыдно, но я никогда не понимал, зачем люди посещают могилы. – Его руки лежали на руле, потом он потянулся и выключил замок зажигания. – Могила – олицетворение смерти. Разве не лучше помнить чью-то жизнь?

Эдриэнн предпочла промолчать, не зная, ждал он от нее ответа или нет. Она не была уверена, что именно он чувствовал в этой ситуации. Иногда Уилл был таким непроницаемым.

Некоторое время он смотрел на нее, потом – прямо перед собой. Пыль, которую они подняли, постепенно оседала.

Уилл указал на холм за кладбищем.

– Видите?

Там стоял серый дом, окруженный белым частоколом. С их места было видно семью, сидевшую в саду. Маленький ребенок играл в песочнице.

– Это дом Попса. – Он несколько минут молчал, словно вспоминая свое детство. – Мне понадобилось три месяца, чтобы уговорить его переехать ко мне. Но я не мог вынести мысли о том, что он будет проводить свои вечера, сидя в одиночестве на заднем дворе и глядя на могилу бабушки.

Эдриэнн и без того было плохо, учитывая, через что она, сама того не желая, заставила пройти этого человека, а теперь стало еще хуже.

Уилл повернулся и посмотрел на нее.

– Я привез вас сюда, Эдриэнн, не для того, чтобы показать кладбище. Если честно, когда я свернул на ведущую сюда дорогу, я и сам не знал, зачем делаю это. Но… сегодня вы сделали моему деду подарок. За один только день вы смогли подарить ему то, что я пытался дать ему целых пять лет.

Когда она испытующе посмотрела ему в глаза, Уилл просто сказал:

– Надежду.

Он поднял руку и легко коснулся ее щеки.

Тепло его руки успокоило ее.

– Спасибо. – Она отчаянно рисковала. Все могло обернуться совсем иначе. Эдриэнн выдохнула. – Я знаю, это непросто для вас. Я даже представить не могу, насколько тяжело было смотреть, как Попс оплакивал свою жену.

Уилл кивнул.

– Я просто не хотел, чтобы что-то еще причинило ему боль. Пойдемте со мной.

Они вышли из машины. День был тихим. Уилл остановился около теплого капота и облокотился на него, Эдриэнн тоже. Она смотрела на сотни надгробных камней, которые казались миниатюрными колоннами, олицетворяющими чью-то жизнь. И это выглядело удивительно мирно.

Уилл нарушил молчание:

– Попс очень сильный. Он самый сильный человек из всех, кого я знаю.

Она посмотрела на него. Его белоснежная сорочка была расстегнута на шее, где недавно наверняка находился галстук. Уилл был таким красивым, и он открывал перед ней свою душу, что казалось очень правильным. Они стояли и дарили друг другу самые интимные чувства, и это было так ново и так чудесно. Эдриэнн хотелось положить голову ему на плечо, успокоить как себя, так и его. Она уже наклонилась к нему, но, осознав, тут же взяла себя в руки.

О господи! Она бросила взгляд на его лицо. Он оставался невозмутимым, смотрел на горизонт. Эдриэнн, пользуясь его задумчивостью, изучала контуры его подбородка, изгибы его шеи, плечи. Он начал закатывать рукава сорочки, а она наблюдала за его мускулистыми руками, покрытыми загаром. Она тут же вспомнила, как он мыл свою лодку. Капельки пота покрывали его плечи и грудь. Его мускулы атлета сейчас скрывала сорочка, но она уже видела их вблизи, так что могла позволить себе это воспоминание.

Но момент тянулся так долго, что Эдриэнн стала удивляться, как она могла быть так поглощена им, когда он сам поглощен созерцанием кладбища. Он даже не помнил, что она здесь. Не знал, что делает с ней. Я невидимка. Эта мысль разозлила ее.

– Спасибо, что не злитесь на меня.

Он положил руку ей на плечо. Их лица оказались совсем рядом.

– Не стоит благодарности, – прошептал он, не сводя глаз с ее губ.

И внезапно он весь оказался рядом, в ее орбите, и был полностью сосредоточен на ней, словно, кроме них, на свете ничего не существовало.

Быть невидимкой было лучше.

Его горячее дыхание обжигало ей шею. Ей необходимо было что-то сказать. Может быть, с сексуальным подтекстом.

– Мне кажется, не так уж плохо, что вы не приходили сюда.

О, это было блистательно! Как раз те слова, перед которыми ни один мужчина не устоит.

Он медленно перевел взгляд с нее на кладбище.

– Правда? – спросил он. – Мой отец считает, что это плохо. Но, разумеется, это как раз в его духе – уделять больше внимания мертвым, чем живым.

Эдриэнн нахмурилась. Уилл никогда при ней не говорил о своем отце. Если на то пошло, Попс тоже не говорил о сыне.

– А где ваш отец?

– Мои родители работают в Корпусе мира. Они сейчас в Сенегале, в Западной Африке. Они там живут.

Последние слова он произнес так холодно, что, хотя Эдриэнн испытывала любопытство, сейчас было не время продолжать эту тему. Уилл сжал челюсти. Он мог пытаться выглядеть беспечным, но в его голосе явно прозвучала печаль.

С холмов подул легкий бриз, и пряди волос упали на глаза Эдриэнн. Она убрала их.

– Как я уже сказала, не так уж плохо, что вы не приходили сюда. Каждый переживает горе по-своему. То, что успокоит одного, другого приведет в отчаяние. К тому же сейчас вы здесь.

Он кивнул и посмотрел на нее. Он долго рассматривал черты ее лица, и его взгляд снова остановился на ее губах.

Этот момент был таким напряженным, что она едва могла вынести его. Она сжала губы, внезапно почувствовав неловкость. Он словно изучал ее. И, похоже, больше всего его интересовали ее губы. Она занервничала. Он не бросал на нее незаметных или застенчивых взглядов. Он открыто изучал каждую черточку ее лица. В этом была истинная честность, и ей вдруг захотелось убежать. Но еще больше захотелось остаться.