И машинами, и пешеходами — всем этим были наши пальцы.

Я понемногу согреваюсь — тепло постепенно разливается по всему телу. «Комнаты холодные, но они наполнены теплом — историей и очарованием», — думаю я. Тёплые истории согревают и комнату, и меня.

Оглядываюсь по сторонам — говорит уже не только Ханна, но и остальные. Болтают, смеются. Всё хорошо, хотя я не улавливаю, о чём речь. Дверь в коридор закрыта; разговоров так много, что оконные стёкла запотевают. Я люблю рисовать на таком стекле. Или писать на нём секретные послания, которые исчезают вместе с испариной на стекле. Потом, если кто-нибудь подышит на стекло, послание проявится, и человек его прочтёт. А ещё люблю, когда много народу и все активно разговаривают — так, как сейчас.

Занавески в комнате тёмно-синие, как ночное небо в окне. Эти занавески тоже висят здесь с незапамятных времён. Хорошие занавески. С ними все рассказы как бы задерживаются в комнате — оседают на запотевших стёклах, пропитывают картины и стены с жёлтыми обоями, которые когда-то были белыми. Пол, потолок и крыша, ковры и занавески — всюду и во всём этом наши истории. И в воздухе, который меня больше не холодит…

Я вдруг замечаю, что туман со стёкол исчез. Высвобождаю руки из рукавов и смотрю по сторонам — все сидят вокруг костра и улыбаются. У нас костёр-невидимка, но он согревает.

— Ода!

Кто-то окликнул меня. Это Ханна.

Отзываюсь.

— О чём задумалась? — это Даг.

И все теперь смотрят на меня.

— О Дедушке, — отвечаю я. — Может, он сейчас здесь в каком-то виде…

В комнате становится очень тихо. Все примолкли (даже близнецы). Все задумались. Может, о нём?

Предводитель. Вождь племени. Наш вождь.

Занавески то и дело шевелятся, хотя окна и двери закрыты. Может, это Вождь пролетел по комнате? Дух Вождя? Очень возможно, что он среди нас. Среди своих внуков, которых сильно любил, которыми очень гордился. Может, в этот последний день, в конце каникул, он явился сказать нам: «Пока-пока и спасибо, что навестили»?

Я улыбаюсь — окну, занавескам, стенам и картинам, полу и потолку, воздуху, что живёт в комнате. Улыбаюсь Дедушке.

У нас по-прежнему тихо. Интересно, о чём все думают?.. Может, у каждого в голове то же, что и у меня…

«Тихий ангел пролетел», — говорит обычно Бабушка, когда в комнате, где полно народу, вдруг наступает тишина. И прежде чем кто-то успевал что-нибудь сказать, Дедушка добавлял: «А вот и ещё один». При этом он улыбался и хитро нам подмигивал.

— Тихий ангел пролетел, — неожиданно говорю я.

— А вот и ещё один, — вслед за мной добавляет Халвард. Он мне улыбается и хитро подмигивает. Совсем как Дедушка.

Дедушка — он повсюду, думается мне. Там, вдали, в вечных охотничьих угодьях, он Вождь среди нас, в Бабушкиной комнате, — ангел. Он в папе и иногда даже в Халварде. Он и в моих мыслях и в воспоминаниях. «Присматривай там за Гейром и Лассе», — мысленно прошу я Дедушку. Я знаю, что он меня слышит.

Это грустно — говорить Бабушке «пока-пока».

— Приезжай поскорее, детка моя, и навести меня опять, — говорит Бабушка, обнимая меня крепко-крепко.

— Да, приезжай, — вторят хором Ханна и Мартин. Они стоят рядом с Бабушкой, в шеренге родственников, выстроившихся, чтобы с нами попрощаться. Я обнимаю каждого. Даже Халварда и Дага. Их обнимаю не слишком горячо, но зато после этого я собою довольна и горда. Я САМА сделала к ним шаг и обняла. Меня наполняет сознание собственной взрослости и отваги. Не то чтобы очень, но всё же…

— На Пасху увидимся? — спрашиваю я. Они кивают.

— А то! Конечно, увидимся, — говорят они и улыбаются.

— Йес-с-с! — это близнецы. — Эрле приедет на Пасху!

Эрленд, мама и папа тоже со всеми обнимаются и говорят: «Пока-пока, скоро увидимся, спасибо за приём, было очень приятно» и всё такое. Халвард и Даг тоже уезжают сегодня — сначала морем, скоростным судном, а потом полетят на самолёте. Город, где они живут, находится на юге, далеко отсюда.

И тут оказывается, что времени у нас в обрез — как бы не опоздать на паром. Мы несёмся к машине. По дороге на пристань мама хватается за ручку двери, как обычно, и поёт тот единственный псалом, который знает. Тем не менее, мы приезжаем вовремя, прямо к отплытию. И опять никакого мороженого на берегу…

Зато нам покупают мороженое на борту!

Эрленд выбирает самое большое, а я — самое шоколадное.

Эрленд в машине совершенно невыносима. Я серьёзно говорю. Её не заглушить даже моим mp3-плеером. Каждый раз, когда мы куда-то едем на машине, с заднего сиденья слышится одно и то же:

— Мы скоро приедем? Я писать хочу! Ой, меня тошнит, сильнее, чем раньше! Мне пить хочется! Дайте попить, а то сейчас умру! Считаю до десяти, и всё, а после десяти я точно околею!

— Ра-аз… два-а… три-и… четы-ыре… пя-ать… ше-эсть… се-эмь… во-осемь… Де-эвять… ДЕСЯТЬ!— пищит тонкий голосок. УПС! Мы приехали. Мы на месте все вместе. (Я специально рифмую: в школе мы как раз проходили «нечаянные рифмы».)

Дорогой дневник!