— Все только из книг; я никогда прежде не бывала в Италии.

Свифт повела сонаследника вверх по пологим напластованиям с задней стороны дома, мимо заброшенных фонтанов, декоративных ваз и белоглазых статуй.

— Обворожительно, — высказался Уайлд, разглядывая покрытого мхом гиганта, врезанного в грот, — печальную одинокую фигуру с открытым ртом, из которого должна была течь струя воды в нижерасположенную чашу. — Это речной бог, как я понимаю, — вероятно, Арно. А вон тот, еще более побитый и заброшенный, очевидно, папаша Тибр.

Марджори следовало бы и самой догадаться, и ее раздосадовало, что она не додумалась.

— А вон Деметра, — указала писательница на статую в нише. По крайней мере, хоть ее узнала, с рогом изобилия, который богиня держала у бедра.

— Там, наверху, есть или был источник, который питал все эти фонтаны, — сделал вывод Люциус. — Он, вероятно, заилился либо был отведен в сторону. Как жаль; этот каскад, должно быть, придавал такой блеск и живость всему парку!

Потом финансист обошел оливковые рощи, сокрушенно пощелкивая языком и возгласами выражая досаду по поводу их запущенности.

— Пусть даже нет спроса на оливки и оливковое масло, но за деревьями все равно надо ухаживать. Некоторые из них очень стары.

Исследователи двинулись по тропинке, которая вела вниз, к боковой стороне дома, где Пьетро довольно бессистемно мотыжил землю на огороде.

Марджори наклонилась и подхватила пригоршню земли. Медленно дала ей просыпаться между пальцами.

— Неплохая, но нуждается в подкормке. При таком количестве света и тепла здесь можно выращивать все, что угодно, была бы вода. Что у него там? Латук, помидоры… как странно видеть на грядке помидоры в это время года. А вот что это, я не знаю.

— Баклажаны, — подсказал Уайлд. — Большие мясистые фиолетовые плоды. Разве вы не видели их выложенные грудами в Сан-Сильвестро? Можно фаршировать или просто печь на решетке. Очень вкусно. Уверен, Бенедетта вам их приготовит.

— А вон морковь и картошка, — указала Марджори на грядки. С этими скромными овощами она чувствовала себя на твердой почве. Аккуратные гряды, зеленые побеги трогали душу и вызывали воспоминания о том, как она маленькой девочкой помогала отцу и тогда была впервые заворожена тайной произрастания живых растений из, казалось бы, мертвой земли.

— Вы огородница, — догадался американец.

— А вы смотрите взглядом художника. Балуетесь?

Люциус наклонился к помидорному кустику, потер в ладони сорванный листик и понюхал.

— Восхитительно. Нет. Как вы уже раньше догадались, я банкир.

— Мой отец был огородником. Так что я выросла, копая и выращивая. И еще отец держал лоток на рынке, где торговал по воскресеньям. В течение недели он снабжал магазины, а в выходные сам торговал с лотка. Ничто не сравнится с живыми деньгами в кармане — так он говорил.

— Его уже нет в живых?

— Нет. В наш дом угодил снаряд во время войны. Родители погибли на месте.

— Я соболезную.

Марджори пожала плечами. Такое случалось. Они были не единственными, кто погиб.

— У вас есть братья, сестры?

— Нет, я была единственным ребенком.

Зачем она все это ему рассказывает? Ее жизнь — то, что она хранила для себя, о чем не любила распространяться, — абсолютно личная и существенная часть ее самой, которую она считала необходимым ревниво оберегать от остального мира, словно боясь, что та может растаять вместе со всеми хорошими воспоминаниями, как только о них заговоришь. Конечно, она говорила о своем детстве с Марией. При воспоминании об этом Марджори передернулась как от боли.

Люциус это заметил — Свифт видела, что заметил, — но промолчал.

— Пойдемте посмотрим на виноградник. — Вот все, что сказал Уайлд.

— Откуда вы знаете, что он является частью имения? — спросила Свифт, когда они осматривали ряды лоз.

— Я спросил у Бенедетты. Когда-то это был знатный виноградник.

— Почему вы так хорошо разбираетесь в лозах?

— Мой брат держит виноградник в Калифорнии.

— Казалось бы, здешние виноградники заслуживают лучшего ухода.

— Да, все верно, только уход требует наличия рабочей силы, а этого-то как раз и нет. Вы разве не заметили, что на полях вокруг Сан-Сильвестро гнутся старухи в черном?

— Разве виноделие не приносит дохода?

— Да, но оно требует определенной организации. Не знаю, обеспечивали ли эти виноградники нужды семьи или вино шло на продажу. Мы можем это выяснить.

Люциус увлек Пьетро с грядок в дом, не обращая внимания на крикливые протесты Бенедетты по поводу пыли на башмаках мужа. Короткое препирательство, чарующая улыбка американца — и на свет божий был явлен огромный ключ. Бормоча что-то себе под нос, итальянка повела их в конец темного коридора, к громадной старинной двери. Уайлд вставил ключ в замок, и дверь отворилась, а за ней обнаружился тускло освещенный лестничный марш, ведущий вниз.

— Винный погреб, — пояснил Марджори Люциус. — Cantina. Теперь мы увидим, что к чему.

— Сегодня вечером, — сообщил американец Марджори, когда они вышли из погреба через два часа, — мы устроим вечеринку.

Голова у Свифт кружилась. Это была самая насыщенная лекция в ее жизни, по возделыванию винограда и производству вина. Предмет, о котором писательница до сей поры не имела никакого представления. Выращивание лозы, ухаживание за посадками — это она еще могла постичь, но целиком таинственный, даже волшебный процесс, посредством которого виноградные гроздья становились тем, что находится в бутылке, над которой ворковал Люциус, был большей частью вне ее разумения.

— Почему непременно вечеринку?

— Потому что мы должны отведать этого вина, просто чтобы выяснить, что здесь производилось. Это может оказаться уксус, хотя то вино, которое мы пили за ленчем, было по-своему восхитительным. И нам надо провести нечто вроде мозгового штурма, чтобы понять, можем ли мы подобрать ключ к коварным головоломкам Беатриче Маласпины. Так что — вечерние платья, а если настройщик хорошо выполнил свою работу, то у нас будет также и музыка. Передайте девушкам, а я подыщу Джорджу смокинг.

Марджори собралась было указать на то, что едва ли им удастся нарядиться в вечерние платья, которых у них нет, как вспомнила гардеробы в верхних комнатах, ломящиеся от довоенной одежды, в том числе вечерних платьев, которые вызвали у Делии восторженные восклицания.

— Откуда вы знаете, что настройщик приходил?

— Разве вы не слышали звуки, напоминавшие вопли мартовских котов? Поразительно, что за звуки может производить фортепьяно, когда его внутренности обнажены. Да, кстати, вспомнил. Бенедетта!

Что он вспомнил? — спрашивала себя писательница, в одиночку направляясь на террасу. Как она и надеялась, остальные были там, причем Делия, раскрасневшаяся, говорила с Джорджем о рояле: