Но потом я одернула себя. Посмотрите, сколько всего я смогла добиться за этот год! Я стала сильнее. И лицо теперь выглядит лучше. Шрамы бледнеют, становятся менее заметными. И хотя мне еще далеко до полного восстановления и обретения уверенности, я смогла преодолеть отвращение и ненависть к самой себе. Страхи и фобии еще остались при мне, но я учусь их контролировать.

Лучше представь, какой ты станешь через год! — подумала я, стараясь мыслить позитивно. Но, попытавшись нарисовать будущее, я ничего не смогла там рассмотреть. Не думаю, что у меня когда-нибудь хватит духу снова уехать в Лондон, жить отдельно от родителей. Или заново начать строить карьеру. Модельный бизнес и косметология — это единственное, что я знала. Но теперь эти пути были для меня заказаны. Неужели придется всю жизнь прожить здесь, с мамой и папой? И навсегда остаться подростком, как Питер Пэн?

В течение следующих нескольких недель я, как обычно, ездила на сеансы с психологом, консультировалась по поводу носа и горла и, конечно, встречалась с мистером Джавадом. Мы постоянно поддерживали связь, его фотографии и электронные письма неизменно улучшали мне настроение.

Шли дни. Я навещала Риту, заглядывала в церковь. Там я находила утешение и силы, как и раньше, когда только выписалась из больницы. Вскоре за работу принялась съемочная группа. Они снимали, как мы с сестрой бесцельно слоняемся по дому. Было очень странно вновь оказаться перед камерой. Иногда, когда я ловила в объективе свое отражение, мне требовалось какое-то время, чтобы понять, что это мое лицо. Даже спустя год новое обличье по-прежнему вызывало у меня шок.

Приближалось время вынесения приговора Стефану и Дэнни. Это было уже не так страшно, как судебное разбирательство. Но я все равно беспокоилась. Если судья будет снисходителен, они очень скоро выйдут из тюрьмы. Часто можно было услышать, как убийцы получали смехотворно короткие сроки заключения. Если это случится, я буду раздавлена. Я убеждала себя, что мне предстоит последнее испытание на этом пути. Преодолею его — и можно перевернуть страницу, начав новую жизнь.

За неделю до оглашения приговора к нам приехал Уоррен. Он привез с собой записи камер наружного наблюдения. Они были представлены в суде в качестве доказательств. Он спросил, хочу ли я посмотреть их. Я кивнула, посчитав, что это может ослабить напряжение. Но когда на экране появились нечеткие изображения, мне стало дурно. Там были мы с Дэнни. Мы заходили в гостиницу в тот самый день, когда он меня изнасиловал. Улыбались, болтали, держались за руки. Мы выглядели, как обычная пара. Я смотрела на себя прежнюю — такую доверчивую, наивную. Такую красивую. Та девушка с легкостью приближалась к вратам ада, о котором не подозревала. Потом следующая запись: мы выходим из гостиницы на следующее утро. Мягкая фетровая шляпа натянута на разбитую голову — я торопливо иду к лифту, Дэнни следует за мной по пятам. Мы напряженные, хмурые — в отличие от предыдущего вечера.

— У нас есть еще запись нападения, — будто сомневаясь, произнес Уоррен. — Ты уверена, что хочешь посмотреть?

— Да, — прошептала я. И вот на экране появился Стефан. Оказывается, он часами крутился у моего дома, пока Дэнни пытался выманить меня наружу. Вот он покупает шоколадный батончик, равнодушно просматривает газету, болтает по телефону. Он несколько часов ждал случая покалечить меня. За это время он мог передумать — но не сделал этого. Он нетерпеливо ждал, пока Дэнни расставлял свои силки. Я пришла в ярость. До этого момента весь мой гнев был направлен на Дэнни, я думала, что он мог силой заставить Стефана стать его соучастником. Но теперь я знала, что это не так. Стефан без колебаний согласился на преступление. Теперь он вызывал у меня презрение. Но было абсолютно непонятно, почему он это сделал, — ведь никакого объяснения так и не последовало.

Потом мы смотрели, как я вышла из дому в мешковатом спортивном костюме и уггах. Как Стефан перешел через дорогу и направился ко мне, сжимая в руках ту самую чашку. Вот я роюсь в сумочке в поисках кошелька — и тут… Он выплескивает кислоту мне прямо в лицо, и я кричу, пытаясь убежать. И хотя в записи не слышно ни звука, у меня в голове раздается тот крик. Тот жуткий, нечеловеческий визг, от которого кровь стыла в жилах.

Следующая запись — с камеры наблюдения в кафе. Она показывает, как я забегаю внутрь. Бегу за прилавок, пытаюсь засунуть голову в ведерко со льдом. Я словно вижу собственную смерть.

На следующей пленке Стефан заходит в отделение скорой помощи при госпитале Челси и Вестминстера спустя несколько часов после того, как плеснул мне в лицо кислотой, — тогда и на него попало несколько капель. Стефана сопровождают две девушки. Все трое смеются. Смеются! А я там, слепая, корчусь от боли. Что он сказал тем девушкам? Знали ли они о том, что сделал Стефан? И если знали, как могли смеяться?

— Ты в порядке? — мягко спросил Уоррен.

— Да, — пробормотала я, смахивая слезы, которых до этого не замечала.

Первого мая 2009 года мы снова поехали в суд Вуд Грин Краун, чтобы присутствовать при оглашении приговора. Мама, папа, Сьюзи и я. По дороге все сидели притихшие, напряженные и озабоченные. Меня подташнивало, тело покрылось липким потом. Я смотрела в окно, но ничего не замечала. Когда мы подъехали к зданию, я вдруг осознала, что не хочу видеть ни Стефана, ни Дэнни, — раньше до меня не доходило, что сегодня я их увижу. Поэтому папа пошел в зал суда, а мы остались в соседней комнате. Меня трясло от нетерпения. Чтобы как-то занять себя, отвлечься и убить время, я стала красить ногти Сьюзи. Я нервно постукивала ногой, не сводила глаз с настенных часов и молилась.

Через час дверь открылась. Зашел папа в сопровождении Адама и Уоррена.

— Дэнни получил два пожизненных. Ему придется провести в тюрьме не меньше шестнадцати лет, прежде чем он получит право на условно-досрочное освобождение. Стефану дали одно пожизненное, то есть минимум шесть лет, — сказал папа. Я попыталась осмыслить услышанное. Срок Стефана показался не очень большим. Всего шесть лет за то, что он плеснул мне в лицо кислотой. Дэнни предстояло сидеть дольше. Шестнадцать лет — долгий срок. Только почему-то мне казалось иначе.

Я ждала, что меня охватить ликование. Ничего. Я не чувствовала радости, как в тот день, когда Дэнни признали виновным в изнасиловании. Я одержала победу. Но сейчас она показалась мне какой-то пустой. Я вдруг поняла, что никакой приговор не сможет чудесным образом исправить то зло, которое они мне причинили. Я по-прежнему почти слепа на один глаз и все так же вынуждена носить маску, а душу мою покрывают бесчисленные рубцы.

— Это максимальное наказание, которое они могли получить по британскому законодательству. Это правильно. Ну, как ты себя чувствуешь? — улыбнулся папа и обнял меня. Я пыталась подобрать правильные слова.

— Я довольна. Такое облегчение — знать, что все уже позади! — ответила я. И это было правдой. Хотя в глубине души я чувствовала разочарование.

Больше года я ждала этого момента. Но теперь, когда добилась, чего хотела, поняла, что это совсем не то, что нужно мне на самом деле. Нет волшебной палочки, которая исправила бы все одним взмахом. Мне нужно жить дальше. Только непонятно, в каком направлении теперь двигаться.