бесплодными ночами;

Какой горою ты заграждена,

Какими тучами и облаками?

И заливаясь горькими слезами,

Молю: хоть луч в потемках мне зажги,

Явись, гребцам усталым помоги!

Как раб, к своей прикованный доске,

Забывший даже думать о свободе,

Ищу тебя вблизи и вдалеке,

Но ни звезды — на черном небосводе;

О смилуйся, ведь силы на исходе,

И не горят в тумане маяки:

Зажгись, гребцам усталым помоги!

In aeternum

Я вечности, казалось мне, вкусил,

Когда влюбился, и судьбу просил,

Чтоб так любить достало сердцу сил

       In aeternum[15].

В ту пору возлелеял я мечту

Завоевать упорством красоту,

Я знал, подобной я не обрету

       In aeternum.

Я тосковал, терпел и уповал,

Вокруг нее, как дурень, танцевал,

И был готов служить ей, как вассал,

       In aeternum.

Я ждал, мой преданный, покорный взор

Смягчит гордячки строгий приговор

И завоюет мне ее фавор

       In aeternum.

Увы, я понял, что труды не впрок,

Что лейкой поливаю я песок;

Ей даже слово это невдомек —

       In aeternum.

Что ж! из груди навеки вырву я

То, что мне грызло душу, как змея.

Пусть там покоится печаль моя

       In aeternum.

Влюбленный рассказывает, как безнадежно он покинут теми, кто прежде дарил ему отраду

Они меня обходят стороной —

Те, что, бывало, робкими шагами

Ко мне прокрадывались в час ночной,

Чтоб теплыми, дрожащими губами

Брать хлеб из рук моих, — клянусь богами,

Они меня дичатся и бегут,

Как лань бежит стремглав от ловчих пут.

Хвала фортуне, были времена

Иные: помню, после маскарада,

Еще от танцев разгорячена,

Под шорох с плеч скользнувшего наряда

Она ко мне прильнула, как дриада,

И так, целуя тыщу раз подряд,

Шептала тихо: «Милый мой, ты рад?»

То было наяву, а не во сне!

Но все переменилось ей в угоду:

Забвенье целиком досталось мне;

Себе она оставила свободу

Да ту забывчивость, что входит в моду.

Так мило разочлась со мной она;

Надеюсь, что воздастся ей сполна.

Сонет из тюрьмы

Эй, вы, кому удача ворожит,

Кого любовь балует, награждая,

Вставайте, хватит праздновать лентяя,

Проспать веселый праздник мая — стыд!

Забудьте несчастливца, что лежит

На жесткой койке, в памяти листая

Все огорченья и обиды мая,

Что год за годом жизнь ему дарит.

Недаром поговорка говорит:

Рожденный в мае маяться обязан;

Моя судьба вам это подтвердит.

Долгами и невзгодами повязан,

Повержен в прах беспечный вертопрах…

А вы ликуйте! С вами я — в мечтах!

Прощай, любовь

Прощай, любовь! Уж мне теперь негоже

На крюк с наживкой лезть, как на рожон;

Меня влекут Сенека и Платон

К сокровищам, что разуму дороже.

И я, как все, к тебе стремился тоже,

Но, напоровшись, понял, не резон

Бежать за ветром бешеным вдогон

И для ярма вылазить вон из кожи.

Итак, прощай! Я выбрал свой удел.

Морочь юнцов, молокососов праздных,

На них, еще неопытных и страстных,

Истрать запас своих смертельных стрел.

А я побуду в стороне; мне что-то

На сгнивший сук взбираться неохота.

Сатира I

Любезный мой Джон Пойнц, ты хочешь знать,

Зачем не стал я больше волочиться

За свитой Короля, втираться в знать

И льнуть к вельможам, — но решил проститься

С неволей и, насытясь ею всласть,

Подальше от греха в свой угол скрыться.

Не то, чтобы я презираю власть

Тех, кто над нами вознесен судьбою,

Или дерзаю их безумно клясть;

Но не могу и чтить их с той слепою

Восторженностию, как большинство,

Что судит по расцветке и покрою,

Не проникая внутрь и ничего

Не смысля в сути. Отрицать не стану,

Что слава — звук святой, и оттого

Бесчестить честь и напускать туману —

Бесчестно; но вполне достойно ложь

Разоблачить и дать отпор обману.

Мой друг! ты знаешь сам: я не похож

На тех, кто любит приукрасить в меру

(Или не в меру) принцев и вельмож;

Ни славить тех, кто славит лишь Венеру

И Бахуса, ни придержать язык

Я не могу, держа иную веру.

Я на коленях ползать не привык

Пред деспотом, который правит нами,

Как волк овечками, свиреп и дик.

Я не умею жалкими словами

Молить сочувствия или скулить,

Ни разговаривать обиняками.

Я не умею бесконечно льстить,

Под маской чести прятать лицемерье

Или для выгоды душой кривить,

И предавать друзей, войдя в доверье,

И на крови невинной богатеть,

Отбросив совесть прочь, как суеверье.

Я не способен Цезаря воспеть,

При этом осудив на казнь Катона,

Который добровольно принял смерть

(Как пишет Ливий), не издав ни стона,

Увидя,