Валерию Фронтону нравилась жизнь в Помпеях. В сравнении со столицей Помпеи отличались спокойствием. Особенно тихим казался район улицы Меркурия, где располагались особняки патрициев и было запрещено движение повозок, чтобы не нарушать покой благородных граждан.

Валерий ехал по заполненной людьми улице Изобилия верхом на чёрном коне, иногда останавливаясь, чтобы пропустить какие-нибудь богатые носилки. Из-за слегка отдёрнутых занавесок, расшитых серебряными и золотыми нитями, лениво поглядывали холёные женщины, выискивая для себя в толпе что-нибудь, что могло бы развлечь их. На этой улице всегда ощущался жизненный ритм Помпей. Заскучавшие от бесконечных пиров патриции выбирались из своих пышных домов на улицу Изобилия, чтобы наполниться шумом городской суеты, побродить под тонкими черепичными навесами, заглянуть в магазинчики и собственноручно пощупать товары, высказать пару-тройку наставлений купцам и через это ощутить свою причастность к жизни. Здесь жили ремесленники и коммерсанты, здесь лепились друг к другу таверны, крохотные гостиницы, разнообразные торговые лавки, здесь находили приют жители окрестностей, привлечённые в Помпеи очередными гладиаторскими играми.

Валерий придержал своего коня в очередной раз, увидев перед собой Секстия Катона, тучного и всегда весёлого мужчину с непослушными курчавыми волосами.

— Здравствуй, Валерий! — Секстий поднял руку в приветственном жесте.

— Да будут боги милостивы к тебе и твоей семье, — отозвался Фронтон. — Вижу, ты решил размять ноги? Где ты потерял свои носилки? Кажется, ты на днях приобрёл новые? Я слышал, что они испещрены инкрустацией из слоновой кости так густо и так искусно, что тебе может позавидовать любой римский сенатор, — Валерий улыбнулся. Он знал, что польстил Секстию, так как этот толстый человек, родившись в Помпеях и прожив там все свои сорок лет, болезненно относился ко всему, что касалось столичной жизни. Он считал, что боги незаслуженно обошли его вниманием, не дав родиться римлянином.

— Ты прав, — Секстий поправил переброшенный через руку край тёмно-синей накидки с вязью золотого окаймления, и его толстые губы расплылись от удовольствия. — Мне не стыдно будет прибыть в моём паланкине даже во дворец Клавдия!

— Почему же ты бродишь по городу пешком?

— Видишь ли, Валерий, — радостное выражение сошло с лица Секстия, — я решил просто размяться. Тело моё стало таким необъятным из-за неподвижного образа жизни…

— Сходи в палестру, там есть любые снаряды для того, чтобы укрепить тело, — Валерий махнул рукой в сторону амфитеатра, возле которого раскинулась огромная спортивная площадка. — Слава Юпитеру, власти города заботятся не только о развлечениях, но и о здоровье своих граждан.

— Что ты! Я превращусь там во всеобщее посмешище! Там собираются только юнцы. Они красивы и сильны, они похваляются друг перед другом своими фигурами и не стесняются выходить на площадку даже голышом. Как я появлюсь там, с моим-то неохватным брюхом? — Секстий совсем сник. — Ты слышал, что Монтаний Аттицин покончил с собой, бросившись из окна своей виллы?

— Я не слишком хорошо знал этого человека, — Валерий равнодушно пожал плечами. — Что заставило его пойти на такой шаг?

— Монтания давно изводили гнойные язвы на тайных органах.

— Я слышал, он был чересчур несдержан, вступал в связь со всеми встречавшимися ему женщинами, даже с самыми опустившимися.

— Да, у него был дурной вкус, но жена любила его… Монтаний всегда боялся врачей. Он даже ни разу в жизни не пускал себе кровь, хотя головные боли мучили его в последние годы хуже самого изощрённого палача.

— Как же он решился покончить с жизнью? — удивился Валерий.

— Жена вынудила его открыться ей. Увидев его язвы, она пришла в отчаянье. Она была верной его спутницей в жизни и не оставила его в смерти. Она привязала Монтания к себе верёвкой и выбросилась из окна в озеро, увлекая его с собой.

— Она убила его, — заключил Валерий и задумчиво посмотрел в небо. Над головой застыли в глубокой синеве яркие белые облака.

— Ради его же блага. Она хотела избавить его от страданий, — ответил Секстий. — Я почему-то испугался этой истории. Последнее время мысли о смерти наводят на меня панический ужас. Но я не могу не думать о кончине, — Секстий шагнул вперёд, при этом его тело заколыхалось, как студень, и взял коня Валерия под уздцы. — Особенно пугают меня всякие непонятные вещи.

— Что ты имеешь в виду?

— Взять хотя бы Энотею. Разве такое можно объяснить?

— Не знаю, о чём ты говоришь.

— Разве ты не слышал об Энотее? Её мёртвое тело возят по Италии и показывают людям. Вот уже дней пять оно выставлено напоказ в Одеоне — малом театре.

— Зачем нужно показывать тело мёртвой женщины? Кого это заинтересует?

— Затем, что это чудо, Валерий! Тело этой женщины не подвержено тлению. С ним ничего не происходит! Оно не разлагается! От него не исходит дурного запаха! Я дважды ходил смотреть на неё. Она была проституткой, насколько я понял из объяснений…

— Странно, — проговорил Валерий.

— Поезжай в театр, посмотри сам, — Секстий всплеснул руками. — Ты не поверишь собственным глазам. Она выглядит живой. На вид ей лет двадцать, но говорят, что она прожила все девяносто!

Театр находился в двух минутах ходьбы от улицы Изобилия. Валерий Фронтон мог бы и не проявлять любопытства, но для Нарушителя не поглядеть на таинственную покойницу было бы настоящей оплошностью.

Он обогнул фонтан с лепным рельефом бога изобилия и направил коня в переулок.

«Кто она такая? — размышлял он. — Чуть ли не столетняя старуха, которая выглядит юной девой? Откуда могла взяться эта женщина? Может, она тоже имеет отношение к Тайной Коллегии?»

Всюду на стенах домов виднелись яркие рисунки. Тут булочник раскладывал на столе хлеб разной формы, там сукновалы красили и ворсили ткань, чуть дальше владелец цветочной лавки красовался в обрамлении цветочных гирлянд… Надписи под рисунками объясняли, насколько хозяева заведений были искусными в своём деле людьми. Также на многих стенах крупными буквами были выведены призывы голосовать за того или иного кандидата на ближайших выборах на должности эдила и дуумвиров. «Гельвий Ваций будет хорошим эдилом и устроит богатые игры», «Народ поддерживает Марцелла Прима»… В конце улочки Валерий увидел женщину, стоявшую в важной позе, уперев руки в бока. Возле неё суетился карлик с кистью в руке. Он заканчивал выводить надпись: «Гельвия Вация поддерживает Стация Красноволосая. О, если бы всегда в колонии были такие граждане, как Гельвий Ваций!» Чем ближе к выборам, тем активнее делались граждане. Каждый старался высказаться за своего кандидата.

Перед прямоугольным зданием Одеона Валерий спрыгнул с седла и подозвал стоявшего у дверей сторожа.

— Вот тебе монета. Присмотри за моим конём, — Валерий протянул ему поводья.

— Благодарю за щедрость, господин. Не беспокойся, твой конь будет в полном порядке, — сторож показал, улыбнувшись, свои неровные зубы и погладил коня по морде, с почтением дотронувшись до золотой сбруи.