– Жаль, что это не он, – сказал Боб с легким огорчением в голосе. – Газетчики с ума бы посходили.

– А почему не он?

– Я однажды с ним встречался. Он не последний человек в Ассоциации, и к тому же богач. Владеет сетью автосалонов «Субару». Миллионер вроде него вряд ли встанет на тропу джихада.

– Согласна, – сказала Чендлер.

Прошло восемнадцать часов, но они так ничего и не нашли.

– Сколько времени у нас осталось?

– Шесть часов.

– Может, мы не туда смотрим?

– Или здесь попросту некуда смотреть. Мы исключили одно из возможных направлений, а это уже кое-что.

– Ну, наверное. – Боб зевнул и посмотрел на часы. – Прервемся?

– Давайте.

Они прошли через пост охраны и вернулись на свой этаж. Была глубокая ночь, и в контртеррористическом отделе почти никого не осталось, если не считать каморки оперативного подразделения, где круглосуточно горел свет. Боб и Чендлер направились прямиком в комнату отдыха. Им хотелось лишь одного: сесть на диван и забыть о документах с надписью «Экьюрэси интернэшнл». Хотя бы на несколько минут.

– Мистер Гольд! – воскликнул Боб. Тучный израильтянин сидел за столом и листал бумаги.

– Да, здравствуйте.

– А вы почему не ушли?

– Решил, что вы не откажетесь от помощи.

– Это уж точно.

– Что, не повезло?

Чендлер ввела его в курс дела, ловко изменив хронологию, чтобы создать хоть какую-то видимость порядка.

– По-моему, вы очень тщательно подошли к вопросу, – хмыкнул Гольд.

– Я надеялся на бушинговые матрицы, – добавил Боб, – ведь без них человеку, работающему с «Лапуа магнум», не обойтись. Но не тут-то было. Все покупатели – приличные люди.

– Да, понимаю, – кивнул Гольд.

– Что посоветуете? – спросила Чендлер. – Разрешение еще в силе, но время скоро выйдет.

– С практической точки зрения – ничего. Но один вариант все же имеется.

– Так?

– Допускаю, что подсознательно вы уже нашли зацепку. Осталось лишь обратить на нее внимание. Но ваш разум сосредоточен на бессмысленных мелочах.

– По-моему, вы предлагаете выпить, – сказал Боб. – Вот только если я выпью, то через три недели очнусь на родео где-нибудь в Калгари. Женатым на ковбойше с четырьмя ребятишками.

Он часто так шутил. Обычно кто-нибудь улыбался, но не в этот день.

Чендлер откинулась на спинку дивана и закрыла глаза, словно желала расслабиться.

– Ничего не вижу. Вспоминаю один очень долгий уик-энд, когда свояки пытались тайком ущипнуть меня за задницу.

– Среди них были джихадисты со снайперскими винтовками? – спросил Свэггер.

– Нет. Одни врачи, адвокаты, да еще риелтор, мечтавший уйти в поэзию. Этот был хуже всех. Поэты, они такие.

Все вежливо посмеялись.

– Ну ладно, – сказала наконец Чендлер. – Перед глазами стоят три цифры: восьмерка, семерка и единица.

– Цифры? Выходит, у вас репродуктивное, а не творческое воображение, – объяснил Гольд.

– У меня вообще нет воображения. Просто мне хорошо дается математика.

– Значит, вас расслабляют мысли о числах. В их присутствии вам легче убрать барьер между сознанием и подсознанием.

– Может быть. В общем, восьмерка, семерка и единица. Где-то я их уже видела, причем недавно. Но не могу их ни с чем связать. Что же это за цифры? Свэггер, они не попадались нам в результатах поиска? Не припоминаете?

– Там было много цифр. Телефоны, почтовые индексы, каталожные номера, калибры, сила нажатия на спусковой крючок…

Чендлер достала айфон, открыла «Сафари», вбила цифры в поисковик и сказала:

– Это точно не телефонный код.

– Проверьте почтовый индекс, первые три цифры.

Она проверила.

– Хм, Альбукерке, Нью-Мексико. С этих цифр начинаются двадцать индексов, с ноль второго до двадцать третьего.

На какое-то время все задумались. Наконец Гольд нарушил тишину:

– Это смежные зоны. Названия пригородов или районов разные, но физически все они находятся рядом.

– Верно. И каковы шансы, что многие из тамошних жителей любят возиться с патронами «Лапуа магнум»? На западе еще куда ни шло, но тоже вряд ли.

– Пойдемте-ка назад в киберотдел, – предложила Чендлер. – Посмотрим, что это за цифры.

Пшеница

В двенадцатом часу утра начались пшеничные поля – огромные, до самого горизонта. Золотые колосья переливались на ветру, словно океан. Там и сям виднелись фермы, силосные башни, кое-где – небольшие рощицы. Время от времени в поле зрения появлялись красные или зеленые механизмы, похожие на тяжелые танки: молотилки, упаковщики, комбайны. Погода ясная, небо бескрайнее, ярко-голубое, почти безоблачное. Джуба никогда раньше не видел такой пшеницы и был рад, что Аллах счел его достойным этого зрелища.

«Хоть и неверные, – думал он, – но пшеницу выращивать умеют. Не хуже русских, а то и получше».

Вслух он ничего не сказал. Что эти мексиканцы знают о пшенице? Ответ прост: ровным счетом ничего. Это всего лишь временный альянс, заключенный по финансовым и практическим соображениям.

Напротив него сидел гранд Менендес. Он не выпускал из рук телефона и непрерывно болтал по-испански: наверное, раздавал приказы людям во всех уголках своей империи. Подробностей Джуба не знал, да ему и незачем было их знать, но он уже видел людей вроде Менендеса и не питал никаких иллюзий. Особенно после того, что произошло с Джаредом.

Джубу это не тревожило. Ему было все равно. Мальчишка доказал, что он воин ислама. Он, конечно, не заслуживал глупой смерти на ферме, которую и рассмотреть толком не успел, но у Джубы было задание, а когда ты на задании, дисциплина прежде всего. Загадочный источник финансирования, хозяева из разведки… Джуба работал не на них. Он работал на Аллаха и должен был держать себя в руках. В конце концов, отвечать придется перед Аллахом, а не перед Менендесом.

С другой стороны, теперь его жизнь и задание были в руках Менендеса – неизвестно, сколько миллионов долларов тому заплатили за помощь. Делать нечего: только расслабиться, не сопротивляться, стать текучим, словно вода, как и положено снайперу. Наблюдать, подсчитывать, записывать. Пока что этого достаточно.

Рядом с Менендесом сидел переводчик по имени Хорхе, странная помесь араба и мексиканца. Какой гибельный, нечестивый союз мог произвести на свет это отродье? Бледный, как слизень, он постоянно выслуживался перед своим хозяином. Расходный материал, и это известно всем, кроме него. Сам же, наверное, считает себя важной птицей. Не понимает, что Менендес ценит его лишь за происхождение и при необходимости раздавит каблуком. На лице у Хорхе читался осторожный оптимизм. Он был уверен, что пробился в высшую лигу. Джуба презирал его уже из принципа.