кто-то может давать ханжеские приемы или осуждать девицу за слишком долгий взгляд на кавалера. Но я не могу сделать ничего, кроме как пожелать, чтобы все было иначе.

Теодор высвободил из ее пальцев щетку, и Уинифред сложила руки на коленях, повернувшись к нему спиной.

– Я завидую твоей смелости. Пока ты подвергала себя опасности, я ничего не мог поделать. Мог только трястись.

– Бояться за других всегда стократ хуже, чем за себя.

Он взял одну из прядей и принялся мягко, бережно водить щеткой вниз по волосам. По телу Уинифред побежали мурашки. Откинув голову чуть назад, она позволила себе расслабиться.

– Я забыла, каково это – когда кто-то расчесывает тебе волосы, – пробормотала она. – Так приятно.

– Я могу делать это каждый вечер. Это может стать одной из мелочей, составляющих нашу жизнь.

Теодор говорил ласково, но в его словах не было мечтательной нотки, присущей всякому их разговору о совместном будущем. Он будто не верил в то, что говорил, или же думал совсем о другом.

Они оба не решались указать друг другу на очевидное: неясно, как сложится их жизнь, если в ней не станет Лауры.

– Я не уверен, что принял верное решение, – наконец признался Теодор.

Уинифред хотела было повернуть голову, но он мягко придержал ее пальцами.

– Я не так добр, как ты думаешь, Винни. Я должен был отправиться с Лаурой в Хэзервуд-хаус, но вместо этого я эгоистично – совершенно эгоистично! – позволил ей выбрать удобный для меня вариант. А все потому, что мне невыносима мысль, что с тобой может что-то произойти, пока меня не будет рядом.

Уинифред вспомнила, как летом ворвалась в их квартиру и не обнаружила там Теодора. Тревога подкатила к горлу горьким комом. Ей очень хотелось забыть чувство, которое она тогда испытала: растерянность, беспомощность и холодный, липкий ужас. Даже находясь рядом, как они могут друг друга защитить?

– Я так люблю ее, Винни, – произнес Теодор дрогнувшим голосом. – И так люблю тебя. Знаю, что все не так, но у меня чувство, будто я должен был выбирать – и выбрал тебя вместо нее.

– Я чувствую то же самое, – заверила она и тронула колено Дарлинга. Щетка в его руках дрогнула. – Поэтому мы должны постараться, чтобы ей не навредить.

Юноша отложил щетку и поцеловал Уинифред в макушку. Она затрепетала от легкого короткого прикосновения его губ.

– Почему у меня такое чувство, будто мы делаем что-то плохое? – тихо спросил он.

Глава 10

Слуги и окна

– Проще простого. – Уинифред принялась загибать пальцы: – Я проникаю в дом Даска как наемная работница, тайком изучаю его бумаги, узнаю, в чем он замешан, и выбираюсь из дома до возвращения хозяина.

– Ничего самонадеяннее я в жизни не слышал, – заметил Келлингтон.

– Как-нибудь позволю тебе присутствовать при моей вечерней молитве, – парировала Уинифред, и Теодор рассмеялся.

Карету тряхнуло, и Эвелин, охнув, навалилась на Уинифред. От нее пахло сливками и фиалками, будто с утра она вылила на себя молочник. От самой Уинифред сейчас несло дегтярным мылом, воском и затхлой чайной заваркой. Эвелин почуяла исходивший от подруги «аромат» и сморщила носик, отодвигаясь.

– У меня нет никаких сомнений, что ты справишься, – заверил ее Дарлинг. Он тоже сидел рядом с Уинифред, но не придавал запаху особого значения. – Вот только… ты и правда не слишком похожа на полировщицу мебели.

Уинифред с неудовольствием оглядела себя. Где она допустила промах в этот раз? Она одолжила у горничной шестипенсовое рабочее платье, протертое на коленях. Вымочила руки в отваре из луковой шелухи, чтобы кожа приобрела красный оттенок. Позволила Лауре покрыть свои прекрасные золотистые локоны настоем из черного чая, чтобы те потемнели и потускнели. Взглянув в зеркало на свое лицо, разом побледневшее и осунувшееся из-за мышиного оттенка прилизанных волос, Уинифред едва не разрыдалась. Жизнь Стеллана и спокойствие Эвелин определенно не стоят перенесенных ею страданий.

– Почему это?

– Обычно прислуга не сверкает глазами так, будто считает всех вокруг ничтожествами, – подметил Келлингтон. – По крайней мере, моя прислуга.

– Вот тут ты ошибаешься, – пробормотал Теодор. – Ты вообще видел свою горничную?

Эвелин выглянула в окошко и сообщила:

– Почти приехали. Т-ты готова?

Внезапно Уинифред охватило волнение. Пять минут назад она была совершенно убеждена, что ее маскировка безупречна, но слова Дарлинга и Келлингтона здорово поколебали ее уверенность. Несса раскрыла ее в два счета – что будет, если ее поймает на обмане слуга Даска?

– Что мне сделать? – пробормотала она, торопливо пересчитывая щетки, тряпки и бутыльки с полиролью в своем ведре, и вынула пузырек с белым порошком. – Может… натереть лицо известью? Она придаст мне жалкий вид.

Теодор высвободил пузырек из ее пальцев и с глухим стуком опустил его обратно в ведро.

– Что ты, Винни. Никакая известь не сделает тебя менее прекрасной. Это попросту невозможно.

Остальные дружно скривились.

– У меня от вас з-зубы ноют, – заметила Эвелин.

Келлингтон согласно кивнул.

– Мистер Дарлинг, сейчас было самое время прикрыть мне уши, – смиренно добавила Лаура.

Уинифред прищурилась.

– Наверняка вы все считаете себя ужасно остроумными.

Лаура утерла платком рот и медленно сложила его на коленях вчетверо.

– Не сомневайся в себе, – серьезно сказала она. – До сих пор тебе удавалось все, что ты задумывала.

От ее слов Уинифред стало немного легче. Лаура права, при необходимости она может сыграть умирающую хоть от стыдливости, хоть от чахотки.

– Ладно уж, – нарочито недовольно произнесла она и снова загрохотала банками в ведре, чтобы никто не увидел, что она улыбается. – Сами-то справитесь? Если нет, обойдусь и без вас.

Эвелин и Келлингтон, сидевшие друг напротив друга, переглянулись.

– И это т-твоя благодарность за помощь? – с улыбкой спросила Эвелин и отвела взгляд от юноши.

Тот еще несколько секунд продолжал глядеть на нее.

– Позволю себе напомнить: это твоего супруга мы спасаем, – подчеркнула Уинифред.

Карета остановилась в начале улицы. Сделав глубокий вдох, Уинифред взялась за жестяную ручку ведра, но тут ощутила ладонь на своем плече.

– Пожалуйста, отвернитесь ненадолго, – смущаясь, попросил Дарлинг.

Все с цоканьем и недовольными вздохами отвели взгляд. Лаура зажмурилась и закрыла ладонями уши.

– Я вся в краске, – прошептала Уинифред.

Но Теодор только улыбнулся.

– А мне все равно.

Едва касаясь пальцами ее лица, он прижался к ее губам своими. Поцелуй был трепетным, осторожным, как прикосновение цветочного лепестка к коже. Уинифред окатило знакомым ароматом сладких гардений. Выпустив ручку ведра, она властно сжала его подбородок и, не давая отстраниться, поцеловала сама.

– Я мог бы прикинуться трубочистом и пойти с тобой, – предложил Теодор. – По-моему, из меня выйдет замечательный