дощатых щелях; хорошо так лежать и молчать, и загорать, раскинув руки; и смотреть из-под локтя, как недалеко от станции, чуть-чуть повыше по течению рабочие-каменщики чинят набережную и бьют по розовому камню молотками, и звук долетает до тебя немножко позже удара, такой тонкий и нежный, как будто кто-то играет стеклянными молоточками на серебряном ксилофоне. И особенно хорошо, когда накалишься как следует, бухнуться в воду и наплаваться вдосталь, и напрыгаться с метровой тумбочки, и наныряться досыта. А потом, когда устанешь, хорошо пойти к своим ребятам, пойти по горячим дощечкам, выпятив грудь колесом и напружинив руки, а ноги ставя непременно носками внутрь, потому что это красиво, и на водной станции иначе не пойдёшь, здесь так ходят все. Здесь тебе не самодельный пляжик с грязноватым песком и бумажками, здесь тебе не какой-нибудь травянистый тенистый бережок. Здесь водная станция, здесь порядок, чистота, ловкость, спорт, шик-блеск, и поэтому все здесь ходят по-чемпионски, на отлично, фасонно ходят… И иногда ходят лучше, чем плавают.

И вот поэтому мы все, Мишка, Костик и я, мы дня не пропускали и всё лето ходили сюда купаться. И загорели же! И здорово поднаучились плавать, и у нас появились мускулы, бицепсы и трицепсы, и мы на нашей станции облазили все углы и знали, где медпункт, где игры и всё такое, и в конце концов всё здесь стало для нас вроде бы как родное и обыкновенное. Мы привыкли.

И однажды мы лежали, как всегда на дощечках, и загорали, и Костик вдруг сказал, ни с того ни с сего:

— Дениска! А ты мог бы прыгнуть с самой верхней вышки в воду?

Я посмотрел на вышку и увидел, что она не слишком-то уж высокая, ничего страшного, не выше второго этажа, ничего особенного.

Поэтому я сейчас же ответил Костику:

— Конечно, смог бы! Ерунда какая.

Мишка тотчас же сказал:

— А вот слабо!

Я сказал:

— Дурачок ты, Мишка, вот ты кто!

Костик сказал:

— Но десять же метров!

— Ну и что? — сказал я.

— Слабо! — отрезал Костик.

И Мишка, конечно, его поддержал.

— Слабо, факт слабо! — И добавил: — Слабо-би-бо!!!

Я сказал:

— Дурачки вы оба! Вот вы кто!

И тут я встал, выкатил грудь, напружинил руки и пошёл к вышке. А когда шёл, всё время ставил носки внутрь.

Сзади Костик крикнул:

— Сла-би-бу-бе-бо!

Но я не стал ему отвечать. Я уже всходил на вышку.

Всё это время, что мы ходили на водную станцию, я каждый день видел, как с этой вышки прыгали в воду взрослые дяденьки! Я видел, как они красиво выгибали спину, когда прыгали ласточкой, видел, как они перекувыркивались через голову по полтора раза, или переворачивались через бок, или складывались в воздухе пополам и падали в воду аккуратно и точно, почти совсем не подымая брызг, а когда выныривали, то выходили на доски, напружинив руки и выпятив грудь…

И это было очень красиво. И я всю жизнь был уверен, что прыгаю не хуже этих дяденек, но сейчас, когда лез, я решил для первого раза никаких фигур в воздухе не выстраивать, а просто прыгнуть прямо, вытянувшись в струнку, «солдатиком», что легче лёгкого! Я так просто, без затей, прыгну только для начала, а уж потом в следующие разы, я, специально для Мишки, такие буду выписывать кренделя, что Мишка только рот разинет.

И пока я так думал, у меня было весёлое настроение, и я быстро бежал по маленьким лесенкам вверх и вверх, и даже не заметил с какой быстротой я оказался на самой верхней площадке, на высоте десяти метров над уровнем станции.

И тут я вдруг увидел, что эта площадка очень маленькая, а перед нею, и по бокам, и далеко вокруг, стоит какой-то раздвинутый, огромный и прекрасный город, он стоит весь в каком-то лёгком тумане, а тут, на площадке, шумит ветер, шумит не шутя, того и гляди сдует тебя с этой вышки. И совсем не слышно, как рабочие дробят камень, ветер заглушает их стеклянные молотки. И когда я взглянул вниз, я увидел наш водный бассейн, он был голубой, но такой маленький, прямо величиной с папиросную коробку, и я подумал, что если прыгну, вряд ли попаду в него, тут очень просто промахнуться, а тем более ветер не меньше шести баллов, он того и гляди снесёт меня куда-нибудь в сторону, в реку, или я бухнусь прямо кому-нибудь на голову, вот будет история! От этих мыслей мне больше всего захотелось ещё хоть раз услышать, как рабочие чинят набережную, и увидеть Костика и Мишку рядом с собой, всё-таки они мои друзья…

И я потихоньку сделал несколько шагов назад, ухватился за перила и стал спускаться вниз, а когда спустился, настроение у меня опять было хорошее, и на сердце стало легко-легко, как будто гора с плеч свалилась. И я очень обрадовался, когда увидел Мишку с Костиком, и побежал к ним…

А эти дураки хохотали во всё горло и показывали на меня пальцем! Они изображали, что сейчас лопнут от смеха. Они вопили:

— Он спрыгнул!

— Ха-ха-ха!

— Он сиганул!

— Хо-хо-хо!

— Ласточкой!

— Хе-хе-хе!

— Солдатиком!

— Хи-хи-хи!

— Храбрец!

— Молодец!

— Хвастец!

Я сел рядом с ними и сказал:

— Дурачки вы и больше ничего! Неужели вы думаете, что я струсил?

Тут они прямо завизжали:

— Нет! Ха-ха-ха!

— Не думаем! Хо-хо-хо!

— Ты не струсил!

— Ты просто забоялся!

— Сейчас мы напишем про тебя в газету!

— Чтоб тебе медаль дали!

— За красивое спускание по лестнице!

Во мне прямо всё бурлило от злости! Какие всё-таки наглые типы, этот худющий Костыль, и особенно Миха, с его противным голосом! Они, видно, серьёзно воображают, что я струсил! Какая глупость!

Но я не стал ругаться и оскорблять их, как они меня.

Ведь я то знал, что мне ничего не стоит спрыгнуть с этой жалкой вышки! Поэтому я сказал им спокойно и вежливо:

— Наплевать на вас!

И стремглав кинулся к вышке, и в пять секунд снова взбежал на самый верх! В это время солнце спряталось за тучу. Здесь было холодно и мрачно, ветер выл, и вышка немножко скрипела и покачивалась. Но я не стал задерживаться, я подошёл к самому краю, сложил руки по швам, зажмурился, чуть-чуть согнул коленки перед