– У тебя удивительный талант перекладывать ответственность, – заметил я. – Еще немного, и я бы, пожалуй, поверил, что сам во всем виноват.

– А что, было бы неплохо, – горько усмехнулась она. – Может быть, тогда ты захотел бы сохранить жизнь этим пятерым людям, которых я… мы спасли.

– Но мне совсем не требуется испытывать чувство вины для того, чтобы захотеть сохранить чью-то жизнь. Это нормальное, естественное желание. Никакие дополнительные условия для его возникновения не нужны.

– Это просто слова, – сказала Айса. – Хорошие слова, не спорю. А толку-то от них.

– Ты права, никакого, – согласился я. – Поэтому хватит болтать. Мне пора бежать дальше. А ты… иди, пожалуй, домой.

– Домой? – изумленно переспросила она.

«Макс, ты уверен?» – раздался в моей голове голос Кофы. Зато Мелифаро не стал со мной церемониться и прямо спросил: «Ты что, рехнулся?»

– Да, – ответил я вслух – всем троим сразу. И добавил, обращаясь к Айсе: – Когда в следующий раз захочешь кого-нибудь прикончить от ревности, начинай сразу с меня. Этот ваш Иллайуни, как выяснилось, меня обожает. Настолько, что обещал мне присниться и устроить веселую вечеринку, в ходе которой мы попробуем умереть вместо ваших с Карвеном пациентов. А потом может быть даже воскреснуть, если повезет. Правда, смертей целых пять, а нас всего двое, это, как я понял с его слов, непорядок. Магистры знают, чем все закончится, но если останусь жив, мое предложение в силе: как только захочешь кого-нибудь убить, добро пожаловать. Я на тебя даже в полицию не заявлю.

– Так ты их спасешь? – почти беззвучно переспросила Айса.

– Не я, а мы. И совсем не факт, что у нас получится. По кислой физиономии нашего с тобой общего знакомого я понял, что шансы невелики. Так что на твоем месте я бы не очень рассчитывал на счастливый финал.

– А можно я пойду с вами? – встрепенулась она. – Тогда нас будет трое. Я тоже могу за кого-нибудь умереть.

– Не можешь, – отрезал я. – Одного намерения исправить свою ошибку обычно недостаточно, к нему должны прилагаться определенные умения. Поэтому умирать за ваших пациентов будем мы с Иллайуни. А ты – сидеть дома и страдать по этому поводу. Ну или не страдать, как пойдет… Извини, милый. Вынужден лишить тебя этого удобного насеста.

Последние слова были обращены к Курушу, которого мне пришлось снять с Айсиных колен и пересадить на стол. Буривух тут же вспорхнул на верхнюю из книжных полок и недовольно нахохлился, но, по крайней мере, вслух браниться не стал.

Я взял Айсу под локоть, вывел ее в Зал Общей Работы и проводил к выходу, чувствуя, как плавится мое лоохи под негодующими взглядами Кофы и Мелифаро. Один Нумминорих святой человек – деликатно отвернулся.

На улице я сказал:

– Не хотел говорить это при своих коллегах, но учти: в следующий раз я просто метну в тебя Смертный Шар и прикажу утратить способности к магии – любые, к любой. Раз и навсегда.

Айса посмотрела на меня с такой ненавистью, что с учетом ее темперамента впору было обзаводиться личным телохранителем, прямо сейчас. Я ответил ей понимающей улыбкой. Мне даже притворяться не пришлось. На ее месте я бы испытывал ровно те же чувства.

– А почему ты прямо сейчас его не метнул? – наконец спросила она.

– Потому что очень этого хотел, – честно ответил я. – Иногда я такой же мстительный гад, как ты, а это совсем не дело. Спасибо, что напомнила, к чему это всегда в итоге приводит. Хорошей ночи. Иди.

– Извините, – сказал я Кофе, вернувшись в Зал Общей Работы. – Я прибавил вам головной боли. Теперь придется снова устанавливать постоянную слежку за этой леди как минимум на дюжину лет. Но ничего не поделаешь…

– Как это «ничего не поделаешь»? – взвился Мелифаро. – Мы можем выдвинуть обвинение как минимум по трем статьям, это любому юристу-первокурснику очевидно… Погоди, а ты вообще когда-нибудь читал Кодекс Хрембера?

– Разумеется, – невозмутимо ответствовал я. – Держу его под подушкой и читаю на ночь, а некоторые особо удачные поправки выучил наизусть, как стихи. Я высоко ценю творчество своих друзей. Дело не в том, что я не в силах придумать обвинение, а в том, что не считаю это целесообразным.

– После всего, что она натворила?!

– Даже вообразить не решаюсь, что ты имеешь в виду, когда говоришь о целесообразности, – ухмыльнулся сэр Кофа.

Я взял со стола чью-то кружку с остатками камры, допил залпом, в кои-то веки пожалев, что там не Джубатыкская пьянь. Но ничего не поделаешь, Иллайуни велел: никаких снотворных зелий. Значит, обо всем, что крепче воды, тоже пока лучше забыть.

Сказал им:

– Я сегодня всю ночь веду себя очень странно. Непоследовательно и абсурдно. Сам удивляюсь, но ничего поделать не могу. Еще пару часов назад мог бы отнести этот смертный комок – да хоть на берег моря Тысяченогов[128], никогда там не был, а тут такой прекрасный повод совершить экскурсию – и закрыть вопрос. Но вместо этого мечусь, пытаясь сохранить жизнь каким-то пятерым счастливчикам, которых в глаза не видел. И вряд ли когда-нибудь увижу; впрочем, без этого удовольствия я точно обойдусь. Полночи умолял Иллайуни научить меня умирать чужой смертью, наконец кое-как уболтал, а теперь локти кусаю, что добровольно ввязался в эту авантюру. Страшно – описать не могу. Но все равно сейчас пойду и попробую, куда я денусь. Считайте, уже одной ногой там. И из этой нелепой позиции между любовью к жизни и страхом скорой смерти все человеческие ошибки кажутся мне такой ерундой, что даже говорить не о чем, не то что наказывать. А то я сам никаких ужасов не творил. Однажды целую толпу ни в чем не повинных людей голыми руками на куски разорвал, только потому, что они мне не понравились[129]. И не моя заслуга, что эти бедняги оказались наваждением, я был совершенно уверен, что они настоящие. Впрочем, я и с настоящими не то чтобы всегда церемонился. А к чему в итоге пришел – сами видите. Печальное зрелище. Но и оптимистическое. Наглядное доказательство, что из злобных молодых колдунов иногда вырастают удивительно трепетные придурки, особенно если периодически давать им – то по башке, то шанс.

– Точно рехнулся, – восхищенно констатировал Мелифаро.

У него было такое лицо, словно он внезапно захотел подарить мне свои сапоги.

Сэр Кофа отложил в сторону трубку, которую взялся было набивать. Видимо, собирался сказать что-то чрезвычайно серьезное. Возможно, даже конструктивное. Но не успел. Потому что входная дверь распахнулась, и на пороге появилась леди Кекки Туотли. Идеально прямая спина, строгий взгляд, аккуратно сложенные в вежливую улыбку губы, на голове – малиновый мужской тюрбан, вышедший из моды еще на моей памяти. В смысле лет шесть назад. Почему-то набекрень.