подстроишься под собеседника, разведешь его на сильные эмоции и откровенность, начинаешь лучше его ощущать, понимать, а мысли его не чуешь. Даже во время близости с Анко ее мысли для меня не открытая книга, хотя, казалось бы, куда уж ближе?!

Бывают проблески и озарения вообще от случайных людей, на которых мне плевать с высокой колокольни. И это бесит. Потому что эмпатия — это единственная моя по-настоящему крутая способность, от нее буквально зависит, буду я жить или сдохну! А я толком не знаю даже, ни что мне с эмпатией делать, ни как ее развивать.

Пока часть воспоминаний выдавалась мне мизерным количеством, мир вокруг воспринимался проще и яснее. Правду говорят — меньше знаешь, крепче спишь. Многие вещи лучше бы я не вспоминал и не узнавал…

Но вообще я думал, что этот навык сам как-то разовьется со временем просто потому, что я им постоянно пользуюсь. Думал, что смогу развить его по наитию. Или может откроется ранее неизвестный кусок памяти, где есть подробные инструкции… Или в записях клана найдется потерянное искусство Чтения чужих черепных коробок-но-дзютсу. Или подскажет кто…

Но ничего такого не происходило, а то что я вспоминал, вызывало скорее испанский стыд, чем понимание.

Казалось, будто после выпускного детей подземелий из катакомб Данзо я вообще забросил свое развитие и тупо деградировал. Начисто испоганил себе репутацию, жизнь, будущее… Мне эти авгиевы конюшни до сих пор аукаются, будто я не менялся.

Про эмпатию, сколько бы я не копался в памяти, смог информацию найти лишь из художественной литературы и кино, да и то не местные, а те, что из прошлого. Чтение мыслей тут в самом распространенном варианте — это вдарить клиенту чакрой/химией/пытками, чтоб мозги отшибло, и слушать, как овощ выбалтывает секреты. Яманака и Морино Ибики — это запредельный уровень суперэлиты и там тоже не обходится без тех же чакры, химии и пыток.

В записях клана об Очаровании Моря вообще был самый минимум. Вероятно, предполагалось, что нюансы новичкам расскажут старшие родственники. В книжках же было что-то такое: Очарование Моря — это замечательная штука, она про влияние на собеседника и про несколько лучшее его понимание. Спрашивать нельзя — потеряю свое единственное преимущество. Да и некого спрашивать. Судя по текстам у меня и без правильного выполнения техники, каким-то образом получается ее усиленный вариант. А это может людей напугать настолько, что они захотят меня прибить по-тихому. Только чтоб их секреты остались при них.

Раньше я радовался, что эмпатия-чтение как-то работает, пусть не очень стабильно. Все же какие-то преимущества дает. А сейчас понимаю, что я уже привык на нее полагаться, вон уже даже в техники ее вплетать пытаюсь, а она все так же нестабильна и хрен знает как работает. То глушит потоком образов в многолюдном городе, то будит среди ночи чужим кошмаром, то ничего толком сказать не может о цели и том, что она думает и чувствует. Либо дает прослушать совершенно бесполезные вопли-причитания, вроде «ах, как я мог уронить это мороженое?!» или «Никто не должен знать, что меня это задело!» и прочие малополезные беззвучные возгласы.

Помотав головой, я вытряхнул посторонние мысли из головы. Нам предстояло еще много работы, так что терять время на самокопание было непозволительной роскошью.

Тем временем, моя команда с гурьбой разномастных клонов обыскали лагерь, и не нашла ничего особо ценного. Копаться в грязи ещё не было времени, да и желания особого — тоже. Пора было выдвигаться к приморскому лагерю.

Но сначала разведка.

Чтобы моя идея сработала, никто из ближнего лагеря не должен был дойти до Дальнего. Пока моя команда бежала к Прибрежному, я пролетел вдоль обоих дорог на север Страны Чая. На первой, которая шла рядом с прибережной стоянкой, было пусто. А на второй, что шла мимо владений Утиды, обнаружился какой-то тип, явно не рядовой.

С равными шансами этот мужик лет тридцати мог быть как ронином, так и шиноби, или вообще десятником работников ножа и топора. Плотная синяя юката с рисунком оперения стрелы, надетая на одно плечо, водолазка какого-то темного оттенка, в руках вакидзаси и черные лакированные ножны с серым шнуром, обувь не шинобская, но лёгкая и удобная на вид, в такой комфортно пользоваться верхними путями. Сам мужик при этом выглядел не очень: его будто валяли в лужах на минном поле: грязный как чёрт, мокрый, с него аж течет, вся одежда в дырках, на роже пара кровоподтёков.

Бандюк, видимо, почуял взгляд в спину, так что мне пришлось аккуратно сбросить скорость, чтобы не привлечь к себе внимание шелестом ветра. Как только я оказался над целью, то усиленным броском отправил вниз кунаи.

От первого он уклонился будто бы случайно, а второй кунай вошел ему между лопаткой и третьим грудным позвонком, вызвав болезненный вскрик.

— Шиноби, — пробурчал я, меняя высоту и заходя на новый круг.

Раз такой крепкий, значит, активный чакропользователь. Он не упал, не заорал от боли, кунай не пробил его насквозь и даже не вышел с другой стороны.

Лиходей обернулся, беспорядочно размахивая мечом, будто сражался с невидимкой, а я пролетел над ним, как штурмовик, и сбросил ещё четыре куная ему в спину. Но даже брошенные с минимальной дистанции снаряды не вырубили крепыша, застряв в подставленных под удар плечах и лопатке, хотя я метил в шею и ключицы. И все равно эта сволочь умудрилась от одного куная увернуться. Следующие два куная также не принесли мне победы. От одного бандит увернулся, а второй отбил.

С двумя, сука, кунаями в спине!

Он стоял, пытаясь увидеть меня под иллюзией. Я же, разозлившись, по дуге развернулся в этот раз атаковал шиноби слева и бросил в него уже сразу четыре куная. И снова попал только один, но враг пошатнулся и упал на колено. Снова развернувшись, я провел еще один заход, и снова бросил два куная. В этот раз оба попали в цель. Спустившись, я обыскал умирающего. Так, немного денег, неплохой меч, кольцо.

Не густо.

Тренировка, приближенная к боевой, показала, что моя новая тактика может быть эффективна только с сенбонами, покрытыми хорошим дорогим ядом. Шестнадцать кунаев и три захода на одного сраного ронина без брони! Бился я бы таким же образом с сильным шиноби уровня джонина, и было бы совсем грустно. Мне, а не ему.

За этими размышлениями я с клоном оттащил умирающего на обочину, чтоб не оставлять следы волочения. Покачали слабо трепыхающееся тело и зашвырнули его