— Значит, так, Скотт. Во-первых, я говорю по клонированному телефону. Можешь триангулировать сигнал сколько хочешь, пользы от этого не будет никакой. Во-вторых, донесешь на меня за то, что я чуток попортил твою квартиру, я сообщу куда следует, что ты вымогал деньги у Доу. Пока все ясно?

— Я тебя урою.

— Вот и замечательно. Кстати, Скотт, это была только разминка. Рассказать, что мы припасли для тебя на завтра?

— Окажи любезность, — произнес он.

— Не, — сказал я. — Подожди, сам увидишь. Хорошо?

— Да ничего ты мне не сделаешь. Только не мне! Не мне! — Его голос заглушил стук в дверь. — Не на того нарвался, сука!

— Да я уже делаю, Скотт. Знаешь, какие времена для тебя наступают?

— Какие?

— Такие, что теперь, Скотти, ты ходи и оглядывайся. Приятного вечера.

Прежде чем нажать отбой, я еще услышал, как полицейские вышибали дверь в его квартиру.

32

На следующее утро, пока Скотт Пирс загружал почту в ящик на углу Мальборо и Кларендон, Бубба запрыгнул в его фургон и укатил на нем.

Пирс заметил неладное, когда Бубба уже свернул на Кларендон. Он бросил сумку и рванул в погоню, но Бубба уже вырулил на Коммонуэлс-авеню и дал по газам.

Энджи остановила свою «хонду» возле почтового ящика, я распахнул дверцу и выпрыгнул наружу, схватил валявшуюся на тротуаре холщовую почтовую сумку и забрался обратно в машину.

Пирс все еще торчал на углу Кларендон и Коммонуэлс, спиной к нам, и не видел, как мы уехали.

— Как ты думаешь, — сказала Энджи, когда мы повернули на Беркли и направились к Сторроу-драйв, — что он предпримет в ближайшие часы?

— Надеюсь, какую-нибудь глупость.

— Его глупости обычно оборачиваются чужой кровью.

Я развернулся и швырнул сумку на заднее сиденье.

— Даже когда у него есть время на раздумье, все по-любому заканчивается чужой кровью, и нам с тобой это хорошо известно. Я хочу убрать из этого уравнения возможность спокойно составить план действий. И посмотреть, как он будет реагировать, когда времени на размышление нет.

— Так что, — сказала Энджи, — теперь возьмемся за его машину?

— Э-э…

— Знаю, Патрик, это классика. Я все понимаю.

— Это классика с большой буквы «К», — сказал я. — Возможно, самая клевая из машин, когда-либо производившихся в этой стране.

Она положила ладонь мне на колено:

— Ты сам сказал, что цацкаться с ним мы не будем.

Я вздохнул и посмотрел на автомобили, мчавшиеся по Сторроу-драйв. Ни один из них, даже самый непристойно дорогой, и рядом не стоял с «шелби» 68-го года выпуска.

— Ладно, — сказал я. — Никаких нежностей.

Его машина была припаркована на многоэтажной стоянке на Эй-стрит в Южном Бостоне, примерно в четверти мили от его квартиры. Нельсон, следивший за Пирсом, как-то вечером засек его: тот сел в машину и поехал кататься по городу, явно без всякой определенной цели, — вдоль побережья, вокруг гавани, — после чего вернулся на парковку. Я знаю немало парней, которые имеют привычку время от времени навещать свою тачку, как любимую собаку, оставленную в гостинице для домашних питомцев. Во власти иррационального чувства вины, они сдирают брезент и садятся за руль, чтобы просто нарезать пару кругов по кварталу.

Вообще-то я и сам такой. Раньше Энджи говорила, что со временем это у меня пройдет. Но теперь она признается, что утратила всякую надежду на мое исцеление.

Мы взяли талон, поднялись на два этажа и припарковались рядом с «шелби» — даже под брезентом его невозможно было спутать ни с одной другой машиной. Энджи ободряюще похлопала меня по спине и по лестнице спустилась на первый этаж, чтобы отвлечь служащего в будке. На ней была черная майка, на несколько дюймов не доходившая до ремня джинсов, в руках она держала карту города и старательно изображала растерянную туристку.

Я стянул с машины чехол и с трудом удержался от восхищенного возгласа. «Шелби-мустанг GT-500» 1968 года в американском автомобилестроении — то же, что Шекспир в литературе, а братья Маркс — в комедийном кино. Все, что существовало до, было лишь пробой сил; все, что будет после, станет лишь жалким подобием, неспособным подняться до высот совершенства, достигнутого в краткий миг человеческой истории.

Опасаясь, что от вожделения у меня подогнутся коленки, я залез под машину, провел рукой по днищу и минуты три шарил, нащупывая приемник сигнализации. Отодрал его, выбрался наружу и отмычкой вскрыл водительскую дверцу. Протянул руку, нажал кнопку, отпирающую капот, и в состоянии, близком к трансу, уставился на слово «КОБРА», выбитое на стальном кожухе фильтра и масляном резервуаре. Блестящий 428-й двигатель даже в состоянии покоя излучал ауру мощи.

Под капотом все сияло чистотой, словно двигатель, радиатор и коробка передач только что сошли с конвейера. Владелец явно ничего не жалел для своего автомобиля. Как бы Скотт Пирс ни относился к людям, но эту машину он любил.

— Прости меня, — сказал я двигателю.

Подошел к «хонде» и достал из багажника сахар, шоколадный сироп и рис.

Вытряхнув содержимое сумки Пирса в почтовый ящик в нашем районе, мы вернулись в офис. Я позвонил Девину и попросил поискать информацию о Тимоти Макголдрике. В качестве оплаты за услуги он потребовал два билета на октябрьский матч между «Пэтриотс» и «Джетс».

— Поимей совесть, — сказал я. — Я покупаю себе абонемент на весь сезон уже тринадцать лет, еще с тех пор, когда они всем были до лампочки. Ты не можешь лишить меня этой игры.

— Как, ты сказал, пишется его фамилия?

— Девин, его по телевизору будут показывать.

— Макголдрик или Макколдрик?

— Первое, — сказал я. — Сволочь ты.

— Слышь, утром передавали, что на Слиппер-стрит какому-то мужику квартиру обстреляли. Имя пострадавшего показалось мне знакомым. Тебе об этом что-нибудь известно?

— «Пэтриотс» против «Джетс», — медленно произнес я.

— Бостон против Нью-Йорка, — возопил Девин. — Бостон против Нью-Йорка! Билеты по-прежнему на центральную трибуну?

— Угу.

— Зашибись. Перезвоню. — Он положил трубку.

Я откинулся в кресле и задрал ноги на подоконник.

Энджи улыбнулась мне из-за своего стола. По старому черно-белому телевизору, стоявшему на картотечном шкафу у нее за спиной, передавали телевикторину. Публика аплодировала; некоторые из участников радостно подпрыгивали. Мы не разделяли их веселья. Звук у телевизора не работал уже много лет, но по какой-то причине мы продолжали его включать — он создавал в часовне комфортную атмосферу.

— Мы на этом деле ничего не заработаем, — сказала она.

— Не