которые ползли во все стороны навстречу друг другу. Подолгу стояли на каком-нибудь перекрестке, облитом беспощадно ярким светом луны, готовы были верить любому слуху, не знали, где неприятель, и знали только одно — надо двигаться, куда-то двигаться. Теперь вот повернули к северо-востоку, — что ж это такое? Жан де Монсэ ощупывал в кармане письмо Сесиль. Ему все вспоминались ее слова о детях… О том, что они походили бы на него, Жана. А ведь он только что — не из лекций, не из книг — узнал, как рождается ребенок, видел лицо матери и теперь с чувством какого-то отчаяния и благоговения думал о Сесиль и о себе, о том, что и она родит ему ребенка…

Ну, что там еще такое? Опять остановились. Рядом смутно виднелись черная вода, мост, шлюзы… Где ж это мы? Рауль сказал: — Подъезжаем к Дуэ…

А в Камбрэ творилось что-то непонятное. Около полуночи в северной части города застрочили пулеметы. Город еще не был захвачен, но отдельные подразделения уже выбирались из него через восточную и западную окраины. Впрочем, неизвестно было, удалось ли им уйти. Местные жители говорили, что в северном предместье немцы забрали пленных, велели им бросить оружие и увели с собой; дали несколько залпов в окна и двери дома и исчезли.

Кристобаль, одержимый желанием раздобыть оружие, предложил отправиться за ним в северное предместье; во всяком случае, если там никого нет, можно будет выйти оттуда на дорогу к Дуэ. — Подожди малость, — сказал Видаль, — надо спросить лейтенанта, как он думает. — Барбен-тан невольно улыбнулся в темноте: Видаль выказывал подчеркнутое уважение к его погонам. С предложением Кристобаля Барбентан согласился. И вот двинулись наугад к северной окраине Камбрэ. Обошли рухнувший дом и зашагали, не зная, верно ли идут: компаса не было, и нечего было рассчитывать, что кто-нибудь укажет дорогу. То тут, то там их окликали. Встретился даже патруль из марокканцев. Откуда они здесь взялись? В темноте среди развалин необыкновенно гулко разносились голоса… — Что же с нами будет-то? — А, наплевать, — сказал какой-то артиллерист, — сил моих нет, спать хочу…

Подождали, когда чуть забрезжит. Камбрэ, видимо, все еще не был захвачен. Там, где стоял северный заслон, они нашли брошенное оружие — два карабина и пулемет. Теншбре и Видаль вооружились карабинами, а из-за пулемета шел долгий спор: во-первых, тяжесть какая, да и лент с патронами нет. Но попробуйте отговорить Кристобаля. — Ничего, Гребов мне поможет… — Уже рассветало, когда они вышли на дорогу к Дуэ.

II

На шахтах работали все семь дней недели: для мобилизованных горняков воскресного отдыха не полагалось. Так шло везде — на Валансьенских копях Анзенской угольной компании, на шахтах компании Нэ-Доркур-Викуань, Анишской компании, Ланской компании, Бетюнской компании, в Марль, в Бри, в Льевене, в Острикуре, в Линьи-лез-Эр, в Эскарпеле, в Дурже, в Тивенселе, в Карвене, в Курьере… Огромная равнина вся изрыта кротовыми норами; кажется, совсем кончились, — нет, дальше видны еще другие… На рассвете 19 мая захватчики еще не подошли сюда вплотную. Но окружение уже началось. Охватили кольцом Keнуа и Ле-Като и двинулись дальше; разведгруппы уже достигли Валансьена.

Камбрэ взят, Перонн обошли, Альбер захвачен накануне вечером, следующий объект — Амьен, и всю область бомбили. В десять часов вечера немцы уже были в Ле-Катле, штаб 9-й армии бежал в беспорядке, а в два часа ночи на дворе какой-то фермы взяли в плен генерала Жиро. Армии, отходившие к северу, к угольному бассейну, оказались отрезанными от правого фланга французских войск Северо-восточного фронта. Уже два дня бронетанковые немецкие дивизии продвигаются с востока на запад, по оси Мезьер–Вервен–Сен-Кантен–Перонн–Амьен… Теперь уж их намерения для всех ясны: хотят отрезать друг от друга отступившие в департамент Нор французские армии, оснащенные современной техникой, и выйти к морю. Париж может вздохнуть свободно. Он уже не является первоочередным объектом. Во всяком случае, в правительственном затоне мелкая рыбешка вздохнула с облегчением.

В горняцком районе все это еще мало чувствуется. Тяжелый труд в подземных шахтах и на грохочущих заводах, в смрадных химических комбинатах поглощает и приглушает мысли выносливого рабочего люда, ибо его существование — всегда война, у него свои раненые, свои убитые, свои инвалиды, ютящиеся в лачугах промышленной зоны, свои ядовитые газы, уродующие человека и природу, и все это считается нормальной для него жизнью.

Впрочем, в Курьере Декер аккуратно, день за днем, отмечает в своей записной книжке все, что происходит, — записывает в нескольких словах. 18 мая, в тот вечер, когда пали Камбрэ, Перонн и Альбер, он записал: «Нормальная работа». Но ночью была воздушная тревога. Это, конечно, не помешало Декеру в половине пятого утра, как всегда, отправиться на шахту, не считаясь с усталостью: рабочий при любых условиях должен быть бодрым и выходить на работу. Однако спуска в тот день не было, всех отправили по домам, — в стороне Карвена громыхали взрывы; падали бомбы и в самом Курьере. — Значит, нынче не спускаться? — Отдыхать велят — нынче воскресенье. — Декер вернулся домой, вытащил из кармана «кирпичик» черного хлеба: за обедом съедим все вместе; снял потрепанную куртку и лег в постель. Элиза сонно вздохнула: — Гляди-ка, хозяин-то мой спать ложится, а на дворе белый свет, — и поцеловала мужа. Разумеется, кофе Декер уже напился до ухода. Трое малышей еще спали в соседней комнате. Они привыкли к грохоту бомбежки.

Этьен Декер возвратился из армии 20 апреля; как раз 20-го вернулся в Гарнс и Шарль Дебарж. И многие тогда возвратились. Надо полагать, власти в конце концов сообразили, что от шахтеров больше выгоды на шахтах, чем от их безделья в какой-нибудь воинской части. Вернули уйму людей — тех, что встают до зари и, пока жены варят кофе, одеваются в свою заплатанную одежду, а потом — пальто на плечи, на шею шарф, в руки обушок[628] — и до свидания; из всех домишек горняцких поселков выходят шахтеры, на дороге встречаются с другими, пожимают руку товарищу, идут целой гурьбой к шахте; проходят через пропускную, потом по широкому рудничному двору к душевой, а там в раздевалке уже собралась целая сотня. У каждого припасена веревка, чтобы накинуть ее на блок и притянуть к себе узел с грязной рабочей одеждой, подвешенной к потолку; снимут сверток, положат на скамью рядом с собой, переодеваются. Целая сотня шахтеров — высокие, низенькие, откатчики, забойщики, крепильщики