ответил Жак Дебре. — Но посадить под замок нескольких большевиков еще не значит вырвать зло с корнем. И, кроме того, следует избавить нас от социалистов…

— Что? — в изумлении воскликнул капитан. — Да ведь как раз социалисты… Они ведь на ножах с коммунистами…

— Да, согласен… Но вспомните, — в тридцать шестом году они договорились с коммунистами, и потом… хотите знать мое мнение? Я считаю, что они еще хуже. Лицемеры! Погодите, погодите, — я уж заранее знаю, что вы скажете: в партии социалистов есть очень умные, дальновидные люди, которые встали во главе движения, а без них вода потекла бы на мельницу Москвы. Это несомненно. Но я же говорю не о лидерах. Тут, видите ли, наоборот: командиры хороши, но их армия!.. Впрочем, программа у них… Все это слова, одни только слова!

Тут вдруг из внутренних комнат вырвался некий рычащий вихрь, и, прежде чем собеседники успели сообразить, что случилось, в физиономию капитана ударилось что-то вроде невесомого орудийного снаряда. Это невесомое расплющилось, обдало его какой-то жидкостью, и капитан де Сен-Гарен, проведя рукой по лицу, увидел, что она вся вымазана чернилами. А около него в диком веселье прыгало растрепанное ликующее существо и кричало деревянным голосом: — Бум! Боши! Бум! Боши!

Очаровательный проказник был младшим сыном супругов Дебре, носил имя Жак, как и отец, но в доме все звали его Крошка, как в детстве, хотя ему уже шел двадцатый год. Менингит, перенесенный в младенчестве, сделал его слабоумным уродцем с широкими недоразвитыми из-за частичного паралича пальцев кистями рук, похожими на клешни, к тому же у бедного идиота из уголков губ постоянно текла слюна.

Отец и лакей схватили его и потащили в дом, а мать, страшно смущенная, принялась многословно извиняться перед гостем: — Ах, этот ребенок, этот несчастный ребенок! Это крест мой! Ах, какой ужас! Что он наделал! Испорчен прекрасный мундир! Сейчас же надо замыть его горячей водой! Титина! Где же эта Титина? Я ведь не велела ей выпускать Крошку!

Но, может быть, беда еще не так велика? Лакей принес таз с горячей водой. Надо положить туда соли! А не лучше ли подбавить щавелевой кислоты, как вы думаете? Тут явилась пожилая женщина в черном платье с косынкой, перекрещенной на груди, — няня Селестина, ходившая за Крошкой с детских лет. Задыхаясь от волнения, она бормотала: — Я только на минуточку отлучилась, сбегала к двоюродной сестре. Иду мимо школы, а мне сторож кричит: «Уходит народ-то!» Я думала, он для смеху говорит, а гляжу — во всем околотке переполох, кутерьма…

Учителя и служащие городского управления получили от мэра приказ эвакуироваться. Муниципальным советникам предписывалось собраться в Ренне. Весь район Буа-Блан был в волнении. На улицах слышался тревожный гул голосов. Что же теперь будет с заводами?

Капитана де Сен-Гарена чрезвычайно заинтересовало одно обстоятельство: Ренн… из Лоосской тюрьмы заключенных тоже эвакуируют в Ренн! Значит, тут имеется заранее разработанный план.

— Что бы ни случилось, — торжественно заявил господин Дебре, — я остаюсь! Я не могу бросить своих рабочих! И потом, подумайте, сколько у меня полотна в аппретурном[626] цехе! Если мы уедем, только я его и видел!

Но когда гость распрощался с хозяевами, Армандина сказала мужу: — Ты бы лучше пошел разузнал… Подумай, как же с Крошкой-то быть!.. Представь: мы останемся, будем тут жить при немцах, а Крошка возьмет да и бросит в физиономию какому-нибудь немецкому офицеру бумажный шар с чернилами, как сегодня: «Бум! Боши!» Да они тут же, на месте, расстреляют бедненького нашего мальчика!

Жак Дебре тотчас схватился за шляпу. Из своего виснера он видел, что на улицах люди собираются кучками, громко говорят. Расспрашивать не стоило — лучше обратиться непосредственно к господу богу, чем к святым угодникам. Однако в мэрии города Лилля была такая растерянность, такая суматоха, что совершенно невозможно оказалось получить сведения. С самого первого дня появления в городе беженцев Дебре находил, что все муниципальные чинуши — паникеры. Но, войдя в кабинет мэра, он услышал, как мэр кричал в телефонную трубку (должно быть, разговаривал с префектурой): — Поступайте, как вам угодно, а я уезжаю. Слышите? Уезжаю! — Все стало понятно, разъяснений не требовалось. Один из служащих, узнав владельца текстильной фабрики, сказал ему вполголоса: — Немцы уже в Брюсселе!

Около четырех часов дня семейство Дебре отбыло на юг, под более благосклонные небеса. А как будет с заводом? Ну что ж, в понедельник рабочим посоветуют тоже бежать куда-нибудь.

* * *

В батальоне легкой моторизованной дивизии, стоявшем в Камбрэ, наотрез отказались принять маленькую группу зуавов, которые рвались в бой и упорно пробивались к фронту. Их послали ко всем чертям. Тем более, что они прибыли в довольно плохом состоянии, не могли выступить тотчас же и просили разрешения задержаться в городе на сутки, чтобы отоспаться. Ишь ты, шутники нашлись! Да мы вовсе и не обязаны подбирать всяких отставших солдат! Если желаете отдохнуть, сначала постарайтесь как-нибудь добраться до Валансьена. Все части дивизии, до сих пор разбросанные по разным пунктам, должны теперь перегруппироваться где-то между Солемом и Валансьеном.

Из неуверенных ответов лейтенанта-драгуна, с которым разговаривал Жан-Блэз, он понял, что положение Камбрэ считают ненадежным. Но до каких же пор их будут вот так гонять из города в город? Представилась, однако, оказия двинуться дальше: они наткнулись на обоз, который мог доставить их почти до самого Валансьена. Вот повезло! Зуавам позволили примоститься в грузовике, на мешках с продовольствием. Раздумывать было нечего.

А для Барбентана и его маленького отряда дело повернулось иначе. Очевидно, им неплохо спалось в подвале, где они расположились на ночлег, и проснулись они только в тот час, когда Жан-Блэз уже высадился с зуавами в Валансьене. Выбрались из подвала и, блуждая по улицам, наслушались мрачных вестей: говорили, например, что утром из Перонна пришлось эвакуировать раненых, а в полдень город уже заняли немцы. Привезли раненых также из Мормальского леса и отправили их дальше, на запад.

Солдаты Рабочего полка никого не интересовали. Им говорили: а ну вас, сами выпутывайтесь! Видаль заявил, что пренебрежение к ним объясняется тем, что они без оружия. Но в городе вон какой кавардак, неужели не найдем где-нибудь оружия? А уж тогда, извините, — бойцы, как надо быть!.. Отряд начал обследовать город, заглядывать во все опустевшие места расквартирования войск.

Тем временем по дороге из Камбрэ в Бапом ехала санитарная машина Рауля; рядом с водителем сидел Партюрье, а