Обернувшись, как на окрик, в строну уже несуществующей цепной карусели, он не увидел или просто не узнал старого парка.

Старик лет восьмидесяти сидел на грубой деревянной скамье под столетним дубом, который винтообразно свился с березой, видимо, того же возраста. Аллея, посыпанная мелкой красной щебенкой, проходила мимо, одним концом упираясь в двухэтажный дом с верандой, обвитой диким плющом и в дворовые постройки с баней и конюшней, а другим уходила между дубовой рощей и темнеющим ельником в луговую низину, покрытую разнотравьем, и далее сбегала к реке. На голове у старика была черная шапочка, похожая на монашескую, он был в сюртуке и в сапогах. Морщинистое лицо его с крупными чертами и окладистая седая борода придавали глубокомысленную значительность, а выцветшие, но довольно живые и внимательные глаза глядели изучающее.

– Левий Матвей бросил деньги на дорогу и пошел за Иисусом, а церковь подняла их и вручила Иуде, чтобы тот предал, – как бы сам себе тихо проговорил старик, глядя на Юрия, с видом Остапа Бендера, когда тот начинал провокационный спор с ксендзами словами: Бога нет!

Возникла пауза, но, вначале оторопевший от неожиданности, Юрий взял себя в руки.

– Церковь подняла не только брошенные деньги, но и ту истину, которую Иисус поведал миру. Тогда, два тысячелетия назад, на базарной площади Иерусалима, на пыльных улицах и дорогах Иудеи его услышали сотни людей, и в том, что теперь этими знаниями владеет мир, заслуга именно церкви, как института, которая и была создана его последователями. Если бы этого не произошло, мы бы никогда не узнали, что случилось две тысячи лет назад, и кто такой Иисус, и никого бы он не спас и не освободил бы от страха смерти, – резонно, в тон отвечал наш герой, как бы принимая правила игры и удивляясь самому себе, – насколько чётко и ясно в его голове сложился ответ.

– Но сейчас та же самая церковь, – ядовито продолжал старец, – используя имя Иисуса Христа как «торговый бренд», зарабатывает на нем как только может и заодно идеологически обслуживает власть, которая делает церкви уступки, поблажки и вообще «режим наибольшего благоприятствования», – ясно было что он пытается обострить разговор. – Ведь не успели Иисус и Левий скрыться вдали, как перед людьми уже выскочили попы и принялись за отпущение грехов по утвержденным расценкам. За сотни лет сложилась крепкая, довольно скрытная и идеологически безжалостная церковная структура, ничем не отличающаяся от синедриона, распявшего Иисуса Христа. Прав Екклезиаст, все повторяется, – бородатый собеседник распалялся всё больше и больше, тряся бородой, или делая вид, что психует.

– Да, всё повторяется, потому что в принципе не предусмотрена победа добра над злом, но предусмотрена бесконечная борьба между ними и поле боя – человеческая душа, – выдал Апранин бесцеремонному деду насмерть усвоенный урок рыжего профессора, – Но как только зло заводит человечество в дремучее животное состояние, всегда появляются посланники тонкого божественного мира и вооружают человека надеждой и верой в бессмертие его души. Чтобы поддержка не исчезла с уходом пророка из этого мира, и нужна структура, закрепляющая и проповедующая его знания. Конечно, со временем все это обрастает ритуалами, легендами о чудесах, без которых человек ничему не верит и жить не может. Но надо видеть лес за деревьями, дед, потому что благодаря этому надежда и вера сохраняются у людей на протяжении веков и тысячелетий, а значит паритет между добром и злом восстановлен, – ответ был твердым логичным и убедительным.

– Да не воскресал он, не воскресал! – вдруг заорал старик.

– Да, он не воскресал, потому что он и не умирал, и здесь нет никакого чуда! – в свою очередь повысил голос Апранин.

– Кто же тогда на кресте? – в словах старца прозвучало явное ехидство, – Бог?

Неожиданный и слишком принципиальный вопрос ввёл Юрия в некоторое замешательство, но оно длилось не долго.

– Нет, человек, сын Бога, как каждый из нас, наш брат. Он искал истину, собирал по крупицам, он был готов её воспринять, и Небо открыло ему эти знания, – он говорил отрывисто, разделяя и как бы взвешивая слова.

– Но позвольте вам заметить, молодой человек, – бородатый понизил голос и захрипел, – церковь проповедует таинства и чудеса, которые по сути своей обман, да и сами попы живут, не соблюдая правил, которые проповедуют пастве!? – старик пристально и неотрывно смотрел в глаза нашему герою немигающим испытывающим взглядом.

– Дедушка, – с нарочитым снисхождением к блаженному, начал Юрий, найдя противовес напору старца, – людям нужны чудеса, потому что они не знают, не понимают зачем живут и поэтому чувствуют себя ничтожеством. Но, приходя в храм, постепенно, человек сам начинает задумываться о своем месте в Мироздании. Со временем, церковная мишура уходит в его жизни на второй бытовой план, а в душе крепнет та истина, которую Иисус сам говорил слушающим его, и чем так напугал предыдущую церковную структуру, пережившую свою веру, и уже не дававшую людям ответа на вопрос о смысле жизни. Что же касается того, живут или нет служители культа по церковным заповедям, которые сами же и проповедуют, то на это давным-давно ответил святой Франциск, и ответил он так: не живите, как мы живем, а живите, как мы говорим, ибо, в конечном счете, каждый будет отвечать за свои поступки и прожитую жизнь сам, – последние слова Апранин произнёс уже на довольно высокой ноте, но они повисли в тишине без ответа.

Дуб с берёзой и гаревая дорожка с усадьбой исчезли, снова возник парк, но уже не вечерний, а ночной. Восходящая полная луна в вышине серебрила молодую тёплую листву столетних красавцев тополей, а в глубине их, среди акаций, стелились длинные загадочные тени по аллеям, выложенным узорчатой плиткой.

Но старик не исчез, он продолжал сидеть, правда, уже на парковой лавочке, задумчиво перебирая жилистыми руками суковатую струганную палку-костыль. Затем он, ничего не говоря, устало поднялся и, как ни в чём не бывало, неторопливо пошёл в глубину парка. Однако, пройдя несколько шагов, остановился. Повернувшись, он с улыбкой то ли кивнул своему оппоненту, то ли поклонился, и снова зашагал прочь, через минуту растворившись в темноте.

Юрий рассеянно смотрел вслед. Встреча со стариком, его неожиданное, невероятное появление и внезапный уход не сбили рассуждений. Как бы проверяя свою позицию и правоту, в этом неожиданном и очень важном споре, он молча повторял про себя:

– Стучащему в дверь открывают. Но когда Он поведал истину людям, те распяли его. Ибо истина в том, что человек свободен так, как свободна его душа – часть божественного тонкого мира.