А потом Карлу Вилову пришла в голову чудесная идея, и он на собрании объявил своего деда соратником Карла Либкнехта и самого Тельмана и сообщил, что именно в честь первого его и нарекли немецким именем. В конце речи он поднял кулак к небу и произнес: «Рот Фронт!»

Через месяц Карл Иванович Вилов стал капитаном.

На самом деле ничего этого не было. А имя «Карл» произошло в русской семье вот как.

Отец Карла Иван Вилов, полковник артиллерии, имел жену Клару Андреевну Синчикову, артистку цирка, впрочем, очень одаренную и очень красивую женщину. Выступала Клара на арене с оригинальным номером, который заключался в том, чтобы проговаривать очень быстро скороговорки. Она могла сказать их без запинки до тридцати штук кряду на пулеметной скорости. Успех был феноменальным, так как даже драматическим артистам такие фокусы не удавались. Так вот, Клара Андреевна в положенные сроки забеременела от своего полковника, который всю беременность поддразнивал ее одной скороговоркой, о которой не трудно догадаться:

– Карл у Клары украл кораллы, а Клара у Карла украла кларнет!

Кларе Андреевне это не очень нравилось, и она просила мужа перестать, но тот, словно заведенный, до десяти раз на дню твердил:

– Карл у Клары…

Жена пыталась отвечать той же монетой и перебивала:

– Прицел шестнадцать!..

Но Ивана Вилова это не задевало, и он, посмеиваясь, договаривал:

– А Клара у Карла…

В конце концов полковник Вилов уехал на далекие стрельбы, а Клара Андреевна как раз в это время и разрешилась от бремени славным мальчиком и записала в его метрику имя – Карл.

Отстреляв положенное, полковник вернулся домой и побил красавицу жену за своеволие. Но надо заметить, что с этого времени он забыл скороговорку про Клару и Карла и перестал посещать выступления жены в цирке.

Таким образом и пошла молва о том, что семья Виловых из немцев, и сколько Анна Карловна ни рассказывала Синичкину семейное предание, он не верил в него. А не верил из-за того, что был раздражен внезапной смертью генерала Вилова, так и не успевшего помочь зятю с карьерой…

– Сенечка! – пела Анна Карловна младенчику. – Сыночек!..

Она совала ему в ротик соску, а малыш выплевывал ее, не желая сосать вовсе.

– Что хочет мой славный сыночка? – интересовалась женщина.

Вслед за этим вопросом мальчишка открыл рот, и Анна Карловна разглядела в нем, огненно-красном, четыре зуба, белеющих драгоценным жемчугом, и вскрикнула от неожиданности.

– Да ему не менее, чем полгода!

Ребенок засмеялся, как будто подтверждая догадку приемной матери. При этом он потянул к ней ручки и ласково потрогал ее за шею.

От этих прикосновений женщине стало так хорошо, так тепло и счастливо, как прежде не было никогда.

– Может быть, ты, Сенечка, мяса хочешь? – неожиданно для себя спросила Анна Карловна.

К ее удивлению, ребенок кивнул головкой и засмеялся заливисто и заразительно…

Володя Синичкин, идя домой, решил, прежде чем вкушать семейные радости, все-таки позаниматься чуток делом Ильясова, а потому вошел в подъезд его дома и поднялся на двенадцатый этаж.

Прежде всего он осмотрел пломбу, наложенную на дверь ильясовской квартиры, и нашел ее сломанной.

Кто-то проникал несанкционированно в квартиру! – догадался капитан. – Кто-то что-то искал! Но кто и что? – вот вопрос.

Синичкин несколько подумал, не стал входить в квартиру пропавшего без вести, а позвонил в квартиру напротив. Под дверью зашебуршали, и Синичкин громко оповестил, что прибыл участковый и просит дверь открыть для разговора.

Дверь открыла молодая девица, дочь хозяина, и тут же проинформировала, что папки дома нет. А сквозь приоткрытую занавеску Синичкин разглядел мужское плечо и часть небритой щеки.

– Митрохин! – позвал он громко.

Плечо дернулось, щека спряталась.

– Ну выходи, выходи! – прикрикнул участковый. – А то я невесть что подумаю, почему ты от властей скрываешься!

Занавеска отдернулась, и из-за нее вышел мрачный Митрохин с физиономией, отливающей синевой.

Били его или дрался еще совсем недавно, – догадался Синичкин, а девушке сказал, что врать нехорошо, что до добра не доведет это!

– А вы не имеете права врываться в чужую квартиру! – с вызовом произнесла Елизавета. – Санкция есть?

– Подкованная девочка, – отреагировал участковый.

– А ну пошла в комнату! – рыкнул Митрохин и оборотил к пришедшему физиономию. – Чем обязан?

– Да вот, уточнить кое-что хочу, – ответил Владимир и сделал паузу.

В это затишье Елизавета, взметнув подбородком к небу, прошествовала в комнату, покачивая бедрами от одной стены до другой.

– Что же вам уточнить требуется?

– Зачем вы пломбу на двери Ильясова срывали?

– Я?!! Да зачем мне это нужно! Это ошибка какая-то!

Синичкин отчетливо видел, как испугался Митрохин, а потому вдогонку дожал его, пахнущего перегаром:

– А пальчики ваши на пломбе!

– Мои?

– Ваши.

– Да, да! Признаюсь! Показалось мне, что Ильясов вернулся как-то ночью, вот я и решил проверить! А пломбу не я срывал!

Митрохин задумался, и было отчетливо видно, как шевелятся его мозги под волосами.

– Как же вы тогда мои пальчики нашли?

Синичкин пристально смотрел на похмельного и вновь чувствовал себя следователем, обладающим неза-урядной интуицией.

– На понт взяли? – догадался наконец Митрохин.

– И что там было в квартире Ильясова? – не счел нужным отвечать участковый

– Да ничего, показалось мне! Таракан один прежирнющий ползал, да и только.

– Ну что ж, – подвел черту под разговором Синичкин. – Будете отвечать перед законом за срыв государственной пломбы! Годик-другой! В лучшем случае

– условно!

– Да за что же! – побелел Митрохин.

Синичкин развел руками.

– Закон такой. А теперь собирайтесь.

– Куда? – совсем потерялся отец Елизаветы.

– Куда-куда! В отделение для начала! Показания снимем, как вы убивали Ильясова!

– Не убивал я! Не убивал! – отчаянно завизжал Митрохин. – Это все Мыкин! Он его топором по ноге, а потом ледорубом голову попортил!

– Так-так-так! – проговорил Синичкин спокойно и сделал вид, что все это ему было давно известно. – Пойдемте-ка в квартиру убиенного и там все тщательно запишем!

Митрохин, сгорбленный, с руками, опущенными, как у гориллы, покорно проследовал за участковым в квартиру татарина, и там они устроились за столом, предварительно очистив его от крошек.