какие здоровые. Не связывай меня, Андрюха… Ну, пожалуйста. — Зинченко пятился спиной к плите, на которой стоял чайник.

Нехорошее предчувствие кольнуло сердце. Слишком уж много воды он вскипятил. До краев налил чайничек. Зачем?

— Отойди от плиты, — ледяным голосом проговорил я.

— Что?

— От плиты отойди!

Зинченко молниеносно развернулся и схватил чайник. Широким замахом плеснул в меня кипяток. Я увернулся. Горячая вода зацепила плечо, но куртка смягчила ожог. Я бросился вперед, но Зинченко схватил жестяную банку и сыпанул мне что-то в глаза. Белым облаком “песчинки” ударили по лицу. Я не успел зажмуриться. Твою мать! Это же соль! Адская резь в глазах ослепила меня. Зажмурившись, я ударил кулаком наугад. Чуть зацепил пробегающее мимо тело. На мгновение с трудом приоткрыл один глаз и заметил, как Зинченко сходу ударил Погодина стулом. Тот только успел выхватить пистолет и сразу грохнулся на пол. Мои глаза горели. Еще несколько секунд, и ожог может ослепить меня навсегда. Я рванул в сторону, где должна быть раковина. На ощупь открыл кран и засунул морду под воду, а в голове пульсировала мысль: “Ушел, гад!”

— Стреляй в него, Федя! — крикнул я.

Но мне никто не ответил, и ботинки не застучали, бросаясь в погоню. Похоже, Федя даже не шевелился.

Глава 18

Я промыл глаза и проморгался. Как только восстановил зрение хотя бы до уровня крота, бросился к Погодину. Тот лежал без сознания.

— Федя! — я потряс его за плечо и спешно ощупал голову.

Целая. Забрал из его руки пистолет и выскочил в подъезд. Как назло, лифт гулял по этажам. Черт, по два лифта на подъезд еще делать не научились. Бросился вниз, перескакивая сразу через несколько ступенек. Цеплялся за перила, вписываясь на лету в повороты.

Вот и подъездная дверь. С ходу распахнул ее плечом и очутился на улице. Огляделся. Никого, и двор пустой. Черт! Где же бабульки на лавочке? Но не тот контингент в партийном доме проживает, даже спросить не у кого.

Твою мать! Я со злостью плюнул. Ну, Женя, зря ты так… Все равно тебя найду. Куда ты денешься без папкиных денег?

Вернулся в квартиру. Федя пришел в себя и потирал лоб. Шишка вздулась знатная. Он сидел на полу и хлопал глазами.

— Ты как? — я подошел к другу.

— Живой пока, — пробормотал он. — Стулом прямо по башке огрел, сволочь!

— Что же ты, Федор, не остановил его? — я укоризненно покачал головой. — Пистолет тебе для чего дан?

— Так не успел, — Федя виновато опустил глаза. — Не умею я быстро пистолет из такой кобуры доставать. Новая совсем, как камень твердая. Не привык к ней еще.

— Ладно, никуда не денется с подводной лодки. Сейчас Горохову позвоню, план ”Перехват” объявит. Ориентировки раскидаем по вокзалам и в аэропорт. Дружинников поднимем всех, кто числится в ДНД. Население оповестим. Сделаем так, что каждая собака его морду знать будет.

— Может, твоего Гошу подключим?

— Пока без него обойдемся. Он, конечно, за его голову награду назначить может немаленькую. Только тогда, боюсь, Женьку мы вообще никогда не найдем. Всплывет потом где-нибудь в реке весной, что даже опознать не сможем.

Погодин поводил плечами. Поймать убийцу, конечно, хотелось, но нашей силой и инструментом был закон, а не беззаконие.

Я связался с Гороховым через дежурку, а те вышли на него по рации. Москвич прилетел через несколько минут, будто ждал моего звонка.

Несмотря на то, что Зинченко смылся, Горохов пребывал в приподнятом настроении, хоть и старался это скрыть. Наконец, появился свет в конце тоннеля, и дело сдвинулось с мертвой точки. Искать конкретного человека гораздо проще, чем неизвестного преступника.

— Выговор вам обоим устный, — пыхтел Горохов, — за то, что упустили подозреваемого. Но вот что вышли на него, молодцы. Теперь поймать его — дело техники.

Кофту мы забросили обратно в мусорку и изъяли с протоколом осмотра места происшествия уже официально, как положено, с понятыми. Горохов нарадоваться не мог, когда обнаружил на ней дырку от вырванного клочка, похожего на тот, что был зажат в руке убитой Ягодкиной.

Обшарили квартиру, тоже с осмотром места происшествия. Нашли паспорт и комсомольский билет Жени. Больше ничего интересного обнаружить не удалось.

Горохов еще из квартиры сразу позвонил начальнику УВД и ввел в курс дела. Тот незамедлительно объявил сбор личного состава. Выдернули всех, даже кто был после смены или на выходном.

Выезды из города и вокзалы перекрыли так, что мышь не проскочит. Позже к устным ориентировкам добавились еще и размноженные фотографии Жени. Их оперативно развесили в тот же день во всех общественных местах и раздали на вечернем разводе заступающим нарядам и отрядам дружинников.

— Никита Егорович,, — обратился я к Горохову, когда все неотложные меры по поимке были уже предприняты и оставалось только ждать, и мы сидели у него в кабинете. — Может, Зинченко-старшего отпустите?

— Зачем? — удивился Горохов. — Пусть посидит, меньше беглецу поддержки будет. — Про сына, гад такой, ничего рассказывать не хочет. Молчит.

— Так-то оно так, но Женя наверняка попытается связаться с отцом. Или тот попытается на него выйти. Если установим за Сергеем Сергеевичем слежку, то возможно, сможем поймать Женю.

— А ведь ты прав… — задумчиво проговорил следователь, потирая виски. — Приманка нам не помешает.

Вновь Горохов позвонил начальнику УВД и долго с ним разговаривал. Тот наконец согласился дать команду по-быстрому спустить уголовное дело против Зинченко-старшего на тормозах. Согласовав это с дежурным прокурором, в тот же вечер Зинченко-старшего выпустили из следственного изолятора. Он поначалу обрадовался, но ненадолго. Понял, что просто так, такое не делается.

Горохов опросил его еще напоследок по поводу сына, нагнал жути, наговорил, что, якобы, есть распоряжение в случае оказания им сопротивления — стрелять на поражение, что лучше бы Жене самому, пока не поздно, сдаться. Если не виноват, то его отпустят и, по крайней мере, не пристрелят.

Зинченко сидел мрачнее тучи и молчал. На все вопросы о местонахождении сына выдавливал из себя чуть слышное: “Не знаю, не помню, не видел”. Но по глазам было видно, что парочка секретных мест у них сыном имеются. Оставалось только ждать, когда они выйдут друг на друга.

Погодин хоть и чувствовал себя поначалу сносно, позже словил тошноту и загремел в больницу с сотрясением мозга. Как ни кощунственно это звучит,