Уже перевалило за полночь. Венера была в своем обычном, бесформенном черном платье, которое она носила в знак траура по мужу, хотя прошло уже три года со дня его смерти. На ней не было ни туфель, ни чулок, и, поднимаясь с пола, Гильяно заметил, какие белые у нее ноги — особенно по сравнению с загорелым лицом и черными, как смоль, жесткими, в крупных кудрях волосами. Он впервые заметил, что лицо у нее не такое широкое, как у большинства женщин в городе, подбородок заостренный, а в темно-карих глазах мерцали черные огоньки — таких глаз он никогда еще не видел. В руке она держала ведерко, полное раскаленных углей, словно собиралась бросить их в открытый люк. Теперь она вывалила угли обратно в печку и прикрыла крышку люка. Она казалась испуганной.

— Просто по улицам шатается патруль, — поспешил успокоить ее Гильяно. — Как только они вернутся в казарму, я уйду. Не беспокойся, на улице у меня друзья.

Они стали ждать. Венера сварила кофе, и они разговорились. Она отметила про себя, что он не дергается, как ее муж. Он не выглядывал в окно, не напрягался, услышав шум на улице. Он казался вполне спокойным. Она не знала, что он приучил себя так держаться, помня ее рассказы о муже и не желая тревожить родителей, особенно матушку. От него исходила такая уверенность, что она вскоре забыла о грозившей ему опасности, и они принялись болтать о том, что происходило в городке.

Она спросила, дошла ли до него еда, которую она ему посылала. Он поблагодарил и рассказал, как он сам, да и его ребята набрасывались на пакеты с продуктами, словно то были дары волхвов. Как его люди хвалили ее — уж больно все вкусно. Он утаил от нее грубые шуточки, которые отпускали иные из его отряда, — мол, если она и любить умеет так, как готовить, то ей действительно цены нет.

Все это время он внимательно наблюдал за ней. Она держалась с ним менее дружески, чем обычно, не так тепло и ласково, как на людях. Не обидел ли он ее чем-нибудь, спрашивал он себя. Когда опасность миновала и настала пора уходить, они довольно холодно простились.

Через две недели Гильяно пришел к ней снова. Весна была на дворе, но в горах еще бушевали метели, а запертые часовни вдоль дорог стояли под дождем. Гильяно в своей пещере мечтал о еде, приготовленной матушкой, горячей ванне, мягкой постели в своей комнате. И вперемежку с этими мечтаниями, к великому своему удивлению, он вспоминал белые ноги Венеры. Спустилась ночь, когда он свистнул своих телохранителей и зашагал вниз к Монтелепре.

Родные встретили его радостно. Матушка принялась стряпать его любимые кушанья, и, пока они жарились-парились, она нагрела ему воды помыться. Едва отец налил ему рюмочку анисовой водки, как примчался один из наблюдателей и сообщил, что город окружают патрули карабинеров и сам фельдфебель ведет отряд из казармы Беллампо в облаву на дом Гильяно.

Гильяно нырнул в люк в стенном шкафу и через него — в туннель. Там было грязно из-за дождя, земля налипала, поэтому переход затянулся и оказался довольно трудным. Когда Гильяно выполз на кухню Венеры, одежда у него была вся грязная, мокрая, лицо — черное.

При виде его Венера рассмеялась — Гильяно впервые видел ее смеющейся.

— Ты точно мавр, — сказала она. — Сейчас наполню корыто, и можешь помыться. У меня осталось кое-что из вещей мужа — можешь их надеть, пока я почищу твою одежду.

Она ожидала, что он воспротивится и не захочет мыться в такой опасный момент. Ее муж, когда приходил к ней, так нервничал, что боялся раздеться — ему надо было, чтобы револьверы находились под рукой. Но Гильяно улыбнулся ей, снял свою тяжелую куртку, пистолеты и положил все это на ящик, где она хранила дрова.

Потребовалось время, чтобы нагреть чайники и наполнить оцинкованное корыто. Пока ждали, она подала кофе. Красив, как ангел, подумала она, глядя на него, но ее не обманешь. Ее муж тоже был красивый, а убивал людей. И как изуродовали его пули. Нет, не следует любить мужчину за лицо. Во всяком случае — на Сицилии.

Как она плакала тогда! А в глубине души… чувствовала огромное облегчение. Когда он стал бандитом, ясно было, что он погибнет. Она каждый день ждала, что это вот-вот случится, надеясь лишь на его смерть в горах или в каком-нибудь далеком городке. Но его пристрелили у нее на глазах. И с тех пор она не может отделаться от чувства стыда — не потому, что он был бандитом, а потому, что его постигла такая бесславная смерть. Он сдался и молил о пощаде, но карабинеры прикончили его у нее на глазах. Слава богу, дочка не видела, как убили отца. Малая божья милость.

Венера заметила, что Тури Гильяно наблюдает за ней и лицо его по особому светится, выдавая желание. Она хорошо знала это выражение лица. Оно часто появлялось у людей из отряда ее мужа. Но она знала, что Тури не набросится на нее — из уважения к своей матушке, из уважения к тому, что она разрешила прорыть туннель в ее дом.

Она вышла из кухни в маленькую гостиную, чтобы он мог помыться в одиночестве. Гильяно тотчас разделся и ступил в корыто. Он тщательно вымылся и стал натягивать одежду ее мужа. Брюки оказались немного коротковаты, а рубашка узка в груди, так что пришлось не застегивать верхние пуговицы. Полотенца, которые Венера погрела у печки, были как тряпки, и он не сумел толком вытереться — только тут он понял, насколько она бедна, и решил помогать ей через матушку деньгами.

Он крикнул Венере, что оделся, и она вернулась на кухню.

— Но ты же не вымыл голову, — заметила она, взглянув на него, — у тебя же колтун в волосах.

И, взяв его за руку, подвела к умывальнику.

Вымыв ему голову, Венера посадила Тури на один из черных, выкрашенных эмалевой краской стульев и энергично принялась тереть жестким, потрепанным, бурым полотенцем. Волосы у него так отросли, что падали на воротник.

— Ты похож на этакого английского лорда-бандита из кино, — сказала она. — Надо постричь тебя, но только не на кухне. А то волосы попадут в кастрюли и испортят тебе ужин. Пойдем в другую комнату.

И она провела его в гостиную, уставленную мягкой мебелью. На столиках из черного лакированного дерева стояли фотографии ее убитого мужа и умершей дочки. Были тут фотографии и самой Венеры с семьей.

— Не смотри на эти снимки, — сказала Венера с печальной улыбкой. — То были времена, когда я думала, что жизнь принесет мне счастье.

И он понял: она привела его в эту комнату не только, чтобы подстричь, но и для того, чтобы он увидел фотографии.

Ногой она выдвинула из угла табуретку на середину комнаты, и Гильяно сел на нее. Затем из красивой, обитой кожей с золотым тиснением коробки достала ножницы, бритву и расческу, принесенные однажды на Рождество после очередного преступления бандитом Канделерией. А из спальни принесла белую тряпицу, которой накрыла плечи Гильяно. Затем на столик рядом поставила деревянную миску. Мимо дома проехал джип.

— Принести из кухни пистолеты? — спросила она. — Тебе не будет с ними уютнее?

Гильяно спокойно посмотрел на нее. Он был абсолютно спокоен. Ему не хотелось волновать ее. Оба они понимали, что проехавший джип полон карабинеров и направлялся он к дому Гильяно. Но Гильяно знал: если карабинеры явятся сюда и попытаются взломать дверь, Пишотта со своими людьми справится с ними; а кроме того, перед тем как уйти из кухни, он передвинул печку, так что никто теперь уже не сможет поднять крышку люка.