– Спасибо, Шона, – поблагодарил Фергюсон. – А теперь, констебль Патель, не могли бы вы нас просветить насчет последних результатов поиска по Грэму Орру?

Патель встал.

– Сэр, все уже на доске. Добавить пока нечего. Имя распространенное, но подходящих по возрасту немного, и нет совпадений ни по лицам, ни по чему-либо еще. Что касается лица – мы проверили все военные госпитали, Эрскин и остальные, Фонд Хейга, «Нефть за кровь»… у них всех хранятся детальные описания ранений и процедур лечения. На учете все ветераны, кто потерял, как минимум, предплечье и лицо и не согласился на регенерацию. Таких во всей стране две сотни, в Эдинбурге – меньше дюжины. Нет ни единой записи о таких, кто выжил бы при ранениях, убивших Грэма Орра, и отказался от регенерации. У людей с такими ранениями просто не было выбора. Их стабилизировали в эвакуационном вертолете и совали в регенерационный бак задолго до того, как они приходили в себя. Конечно, если у них были заранее поданные в письменной форме заявления об отказе от регенерации, тогда над беднягами совершали положенные ритуалы и позволяли им умереть. Так что – никаких киборгов-ветеранов, шныряющих по городу. Общество «Анфас», как нам и сказал Коннор Томас на допросе, очень не хочет называть и даже записывать имена, но нас заверили: настолько тяжелые случаи им неизвестны. У меня пока все.

– Спасибо, Сареш, – поблагодарил Фергюсон. – А теперь я хотел бы дать слово старшему инспектору Макоули, который вскоре возглавит расследование силами полиции всего города. Старший инспектор объяснит нам, что делать с нашими находками.

Тот занял место Фергюсона и одарил коллег ярчайшей и дружелюбнейшей улыбкой.

– Всем доброго утра. Вряд ли мне нужно объяснять серьезность нашей ситуации. Все отпуска и отгулы отменяются! Но это, поспешу добавить, не исключает того, что все, кто не спал сегодня ночью, могут взять отгул на целую смену и хорошенько отдохнуть. К сожалению, нам все равно не хватит людей, чтобы взять под наблюдение все потенциальные мишени террористов. Нам придется полагаться на бдительность населения и на существующие частные охранные фирмы. А их уровень работы должен быть гораздо выше, так как сейчас многие расслабились. Забыты простые и эффективные меры, в эпоху Войн за веру ставшие привычными и обыденными: обыски, проверки багажа, немедленные сообщения о вещах, оставленных без присмотра. Я не хочу сказать, что сожалею об исчезновении подобных мер. Их ненужность – один из плодов нашей победы. Но сейчас меры безопасности следует возобновить. В течение часа главный констебль выступит с заявлением по этому поводу в прессе.

Хочу подчеркнуть: стационарное наблюдение не может заменить нашей работы – патрулирования, поиска, сбора информации, анализа того, что «Паранойя» шепчет нам на ухо, проработки любой потенциальной зацепки. Сейчас в профиле перед вами – список заданий. Действуйте в соответствии с ним. Шона упомянула кварталы контейнерной застройки – мы должны обойти их все. Да, работа долгая и тяжелая. Нас там не любят. И, кстати, если кто-нибудь рассчитывает, что человека-робота можно зафиксировать камерами наблюдения, – я вас разочарую. Простой маскировки – фальшивой бороды, темных очков, капюшона – достаточно, чтобы сбить с толку систему распознавания лиц. Ненадолго, конечно, – но на время, которого у нас нет.

Завтра воскресенье. По меньшей мере один офицер в штатском вместе с роботом будет дежурить у всех мест общественного богослужения всех основных религиозных конфессий: Шотландской церкви, Свободной церкви, католиков и Епископальной церкви. Они собирают много верующих, и поэтому они – очевидные мишени. Это двадцать с лишним зданий в Эдинбурге, от сорока до шестидесяти служб – в зависимости от того, что считать службой. Наблюдение за ними не составит труда и не будет напрасной тратой времени. Но что касается мелких сект, домашних богослужений, частных встреч и тому подобного – обеспечить их безопасность нашими силами невозможно. Потому выбор того, как и за кем наблюдать, я оставляю на усмотрение старшего инспектора Мухтара.

Макоули снова обвел взглядом комнату – на этот раз на его лице застыло отрепетированное выражение суровой решимости.

– Идите и работайте!

И они пошли.

Фергюсон шел по улице в четыре метра шириной между зданиями тридцатиметровой высоты. Каждое – из девяти-десяти ярусов переделанных морских контейнеров. Наверху этот каньон перекрывали электрические провода, дощатые мостики, толстые пучки оптоволоконных кабелей, бельевые веревки. Даже над самыми мелкими магазинами на первых этажах и над всеми дверями торчали навесы, укрывая в тени входящих и выходящих. Вокруг медленно двигались покупатели и прохожие. Бездельничающие местные, стоя в дверях, жевали палочки стимуляторов либо вдумчиво, медленно затягивались сигаретами, не спуская глаз с незваного гостя – будто камеры наблюдения. Между прилавками сновали мопеды и велосипеды, стараясь не попадать на рельсы. Те блестели – наверное, железная дорога еще работала. В конце улицы находились канал и Старая угольная гавань, за ней виднелись краны работающего дока и руины недостроенных верфей Лейфа.

Городской совет Эдинбурга обеспечил кровом бездомных граждан за счет новых высокотехнологичных кварталов в Турнхаусе и Трэненте. А близ восстановленных доков местные рабочие сами решили проблему быстрого, дешевого жилья. Конечно, здесь царил капитализм русского пошиба, жильцы контейнерных домов платили за место непомерные деньги, а охраной порядка заправляли люди, чаще всего порядок и нарушающие, – но жизнь шла своим чередом.

Фергюсон шагал сквозь толпу так, будто знал, куда идет. Он и в самом деле знал – не из личного опыта, но из постоянно поступающих на видеолинзы и клипфон данных от «Огл Земли», «Паранойи», коллег и роботов, идущих по этой и соседним улицам, и от флотилии микродронов размером в мошку. Те порхали, стараясь не сбиться с курса среди нисходящих воздушных потоков между контейнерами и восходящих потоков от верхних этажей. «Огл Земля» позволяла инспектору видеть данные о внутреннем устройстве домов и модулей, которые он осматривал снаружи, а также информацию о хозяевах и съемщиках жилья (хотя инспектор частенько видел, что эти сведения не имеют никакого отношения к реальности). «Паранойя» предупреждала о любой нелегальной активности, связанной с предметом наблюдения, и подсказывала, на что обращать внимание. На видеолинзы шла трансляция от полицейских, идущих по улице впереди и позади инспектора, а также от тех, кто стоял в переходах наверху и на балконах. Информация поступала и от ропов, они прикрывали людей и вынюхивали опасность. Миниатюрные летучие роботы обеспечивали общий вид сверху и фиксировали подозрительные запахи. Фергюсон целиком погрузился в редкое и удивительное умственное состояние, когда все люди и машины, задействованные в операции, разделяли единое информационное пространство, их глаза, руки и ноги работали как единое целое, будто части и органы чувств сверхорганизма, коллективного разума, подобного пчелиному рою. Долго такое состояние продлиться не могло, оно съедало человеческие силы и вычислительные мощности роботов, будто новый софт на старом «железе», – но, пока длилось, дарило ощущение неуязвимости и нередко приносило быстрые и нужные результаты. Если бы искали бороды, темные очки и капюшоны, непобедимому полицейскому сверхорганизму пришлось бы останавливать и допрашивать каждого десятого на улице. А это едва ли было возможно. Потому Фергюсон, заметив кого-либо, кто скрывал лицо, переключался в инфракрасный диапазон, а Лодырь обрабатывал изображение, ища температурные аномалии, не свойственные нормальному человеку. Все прочие копы на операции делали то же самое. Но пока безуспешно.