— Благослови вас Бог за эти слова! — вскричал в порыве восторга Лесли. — Они сняли тяжкий груз с моей души. Но скажите мне, любимая, откуда взялись эти гнусные сплетни, что сбили меня с толку? Верно ли я понял, что полковник Перси навещал вас?

— Да, он приходил и много раз делал предложение, но я всегда помнила об отсутствующем и отвечала решительным «нет». Тогда он обратился к дяде, и тот, к несчастью, поступил, как всякий опекун — приказал мне согласиться на брак по его выбору. Я отказывалась, дядя настаивал, полковник умолял. Начались намеки на принуждение. Это лишь расстраивало меня. Послали за священником. Тогда я стала искать спасения в слезах. Полковник, видя, что я смягчилась, сделался довольно дерзок. Он сказал, что, чем дуться и плакать, я должна бы считать себя польщенной, ведь его вниманию обрадовались бы все дамы Витрополя. Я в тот миг стояла на коленях, умоляя своих мучителей, но при этих словах встала и объявила, что испытываю к нему только презрение и ненависть, и пусть он не надеется вызвать интерес у той, чье сердце всецело отдано другому. Услышав это, полковник разгневался и нахмурил брови, в точности как вы недавно. Дядя спросил, кто мой счастливый избранник. Я ответила, что это не лорд и не знатный рыцарь, а молодой талантливый художник. Видели бы вы, как они изумились! Они стояли, разинув рот и вытаращив глаза, словно статуи удивления. Это выглядело так смешно, что я расхохоталась, несмотря на весь свой страх. А они еще сильнее разозлились. Полковник твердил, что заставит меня выйти за него или умереть, а дядя клялся и божился, что никто, король или нищий, герцог или художник, никто не станет моим мужем, кроме полковника Перси. Я улыбнулась и промолчала. После этого меня заперли в моей комнате и запретили выходить, чтобы я не сбежала. Такие строгости подорвали мое здоровье — я похудела и побледнела. Дядя, я знаю, любит меня, несмотря на всю свою жестокость. Он заметил происшедшую во мне перемену и приказал вернуть мне свободу на одном лишь условии — что я соглашусь ездить в сопровождении полковника, чтобы с меня написали портрет. Когда я в первый раз поехала к Делилю позировать, полковник Перси сказал мне, что узнал, кто мой возлюбленный, и даже несколько раз видел его. Я немного испугалась, но утешалась мыслью о том, что вас нет в Витрополе, а значит, полковнику до вас не дотянуться. Сейчас вы вернулись, и я очень боюсь, что он не успокоится, пока не отыщет способа вас погубить.

— Эмили, — сказал Лесли, когда она закончила свой краткий рассказ. — Вы поступили великодушно и правильно. Вы остались верны бедному, одинокому художнику — или тому, кого считали таковым, — и отвергли человека, чье рождение, надежды на будущее и блестящие манеры сделали его предметом восхищения всех прочих представительниц вашего пола. Теперь я убедился без тени сомнения, что вы любите меня ради меня самого и к вашему чувству не примешиваются никакие себялюбивые соображения. Ваша любовь так чиста и бескорыстна, что я считаю своим долгом открыть вам истинное свое положение в жизни. Я не тот, кем кажусь, — не жалкий прихвостень фортуны, низкорожденный обыватель. Нет, глава клана Олбан, граф Сен-Клер, предводитель диких сынов тумана ведет свой род от длинной цепи предков, которые доблестью своей не уступят ни одному из венценосцев! Союз со мною не ввергнет в нищету, напротив — соединятся две чистых линии крови, обширные земли составят единое имение и любящие сердца сочетаются узами, разорвать которые может одна только смерть. Идемте же со мною, Эмили! Сбросьте оковы, стесняющие вас! Освободитесь от наглых домогательств злодея! Я увезу вас в горы севера, и там вы станете графиней Сен-Клер и госпожою семи тысяч отважных воинов, что следуют за знаменем своего предводителя. Мой замок на горе Элимбос больше замка вашего дяди, а мой клан храбрецов окружит свою прекрасную и добрую владычицу преклонением, достойным божества.

Когда Лесли или, как мы его должны теперь называть, Рональд, лорд Сен-Клер, гордо объявил о своем титуле, кровь бросилась ему в лицо, глаза засверкали, точно у вольного орла в его родных горах, а величавая поступь и осанка, когда он мерил шагами комнату, выдавали потомка сотни поколений графов. Благородное лицо озарилось иною, высшей красотой, и леди Эмили, захваченная его порывом, поднялась с места и открыто протянула ему руку со словами:

— Примите от меня обет в нерушимой верности! Пусть вся земля обратится против меня, я никогда не полюблю другого! «Верна до смерти» — будет мой девиз. Я не могу любить сильнее, но я счастлива за вас оттого, что знатностью вы равны самым гордым вельможам Африки.

— Вы согласны уехать со мной? — спросил граф Сен-Клер.

— Согласна! В котором часу нужно ехать?

— Нынче в полночь ждите меня в каштановой аллее.

— Приду ровно в полночь, — отвечала леди Эмили. — А пока, милорд, скажите, для чего вы в Витрополе хранили инкогнито?

— Знайте, Эмили, что я учился в Англии. После Оксфорда я еще какое-то время жил в Лондоне. Там я, разумеется, был принят в высшем свете, а поскольку был молод и богат, меня окружало всеобщее внимание. Дамы обращались со мною весьма благосклонно, и все же у меня появилось подозрение, что их особой милостью я обязан не столько своим личным качествам, сколько титулу и состоянию. С тех пор как эта мысль запала мне в голову, я не мог уж от нее избавиться, а потому решился отправиться в Африку, с тем чтобы попытать счастья под личиной безвестного, не имеющего друзей чужестранца. В Витрополе я познакомился с Делилем. Мне понравились его манеры и обращение, а его таланты и бедность вызывали живейшее сочувствие. Заручившись его обещанием соблюдать строжайшую тайну, я открыл ему, кто я и почему стремлюсь остаться неизвестным. Будучи немного знаком с основами живописи, я решил выдать себя за художника и попросился в ученики к Делилю. В его доме я и познакомился с вами — вы приезжали туда в сопровождении своего наставника, мистера Гиффорда, покупать копии картин и рисовальные принадлежности. О том, к чему привели эти встречи, распространяться излишне. За короткое время мы крепко привязались друг к другу, а когда я уже собирался объявить свой титул и по всей форме просить вашей руки у лорда Чарлсуорта, меня внезапно вызвали в мое северное имение. Юридические вопросы и дела клана задержали меня в горах Брами почти на целый год, и вот теперь я вернулся в Витрополь с двойною целью: назвать вас своей невестой, а вслед за тем встать под знамена герцога Веллингтона против бунтовщиков-ашанти.

— У меня остался всего один вопрос, — промолвила леди Эмили. — Откуда о вас узнал полковник?

— Не знаю. Разве что видел меня в доме Делиля? Помню, однажды, когда мы с вами беседовали, в мастерскую зашел человек, весьма на него похожий, и посмотрел на нас очень пристально. Я совершенно забыл тот случай, и только ваш вопрос мне о нем напомнил.

— Еще один пункт мне хотелось бы выяснить, — сказала леди Эмили с улыбкой, словно ее вдруг поразила неожиданная мысль. — Приходили вы переодетым на Олимпийские игры?

— Да.

— В каком вы были наряде?

— В костюме моего клана.

— Значит, это вы были отважный лучник, чья стрела поразила белый прут, который больше никому не удалось задеть?