В то же время существует важное противоречие, которое будет объективно радикализировать политический Ислам как главную движущую силу арабской революционной волны в ближайшее десятилетие.

Значительная, а может и большая часть арабского социума, интегрированная в мировой рынок, является по своему характеру мелкобуржуазной или буржуазной, полусветской или светской. И в этом контексте, дальнейшее острейшее идеологическое столкновение между исламским и секуляристским трендами, по мере обострения региональной ситуации, практически неизбежно. В палестинском движении, например, борьба между ХАМАС и ФАТХ – это, по сути, антагонистическая идеологическая и политическая конфронтация.

«Турецкая модель» Эрдогана, в основе которой лежит модель постепенного переговорного согласования важнейших интересов между этими исламским и секуляристским направлениями достаточно специфична, и не везде в Исламском мире может стать образцом для эффективного подражания.

Во-вторых, основная идеологическая конкуренция в ходе дальнейшего революционного процесса постепенно будет еще больше смещаться в сторону прямой политической конфронтации между умеренными фундаменталистами («Братья-мусульмане», умеренные салафитские течения и т. д.) и радикальными исламскими группами и течениями (джихадисты, такфиристы и т. д.). И это в полной мере проявилось в 2014–15 гг, когда на региональную политическую арену Большого Ближнего Востока выдвинулось ультрарадикальное «Исламское государство».

Начавшийся в арабском мире революционный процесс уже вызвал существенный рост глобальной неопределенности. В обозримой перспективе региональный баланс сил на Большом Ближнем Востоке изменится настолько существенно, как не менялся на протяжении предшествующих ста лет. Соответственно принципиально новым станет здесь региональный политический пейзаж с его новыми неожиданными игроками.

Продолжающийся глобальный экономический кризис, безусловно, приведет к усилению радикального потенциала арабской революции. Почему Эрдоган, например, предельно осторожен в своей политике по отношению к феномену «Исламского государства»? Турецкий президент должен учитывать, что в стране быстро растет количество сторонников политической радикализации, в том числе и внутри правящей Партии справедливости и развития.

Почему бывший саудовский король Абдалла так резко изменил свое отношение к «Братьям-мусульманам» после начала арабской революции? Ведь до того Эр-Рияд рассматривал ихванов как мощную интеллектуальную и социальную силу в регионе, которая объективно являлась противовесом набиравшим силу секуляристским тенденциям не только странах Залива, но и во всем арабском регионе. Однако, на волне общеарабской революции высший истеблишмент Саудии увидел в ихванах прямых конкурентов и подрывную, революционную силу, направленную против арабских монархий.

Базовый протоэлитный «бульон» Исламского мира

Почему, несмотря на всю активность и все разнообразные попытки прозападных группировок в Исламском мире, ослабление секуляристской тенденции на Большом Ближнем Востоке продолжится, а влияние элитных групп, выступающих за реализацию нового общеисламского политического проекта, станет еще сильнее? Прежде всего, потому, что начавшаяся радикализация Исламского мира – объективный исторический процесс, который неизбежно продолжится.

Какие выводы отсюда следуют?

Во-первых, системный кризис Большого Ближнего Востока даже в среднесрочной перспективе вряд ли будет разрешен. Причин для этого много, но главная заключается в том, что банальными, тривиальными технологиями и методами невозможно разрешить накопившийся огромный комплекс социальных, геополитических, экономических, религиозных, политических, идеологических, культурных противоречий на ББВ.

Во-вторых, общеарабская революция фактически уже похоронила региональную систему Сайкса-Пико. Поэтому исходить надо из того, что целый ряд искусственных государств вряд ли возродятся в своем прежнем обличии.

А, соответственно, и, это, в-третьих, начавшаяся в 90-е годы прошлого века форсированная, объективная деградация секуляристских и квазирелигиозных режимов, продемонстрировала принципиальную невозможность противостоять росту регионального системного кризиса.

В-четвертых, религиозный, духовный кризис на ББВ, до поры до времени скрывался под флером националистических эмоций, антиизраильских настроений и т. д. Но на фоне резкого роста стратегической неопределенности этот духовный кризис, суть которого может быть выражена простой фразой: «В чем смысл моей личной жизни, в условиях резких перемен, которые от меня не зависят?» – стал усиливаться даже в самых секуляризированных сегментах социума Исламского мира.

Действительно, единой исламской элиты как системного феномена на сегодняшний день де-факто не существует. В лучшем случае можно говорить о возможной будущей консолидированной элите Исламского мира, которая способна сформироваться на основе взаимодействия различных протоэлитных и элитных групп, возникающих в нынешнем «квантовом революционном бульоне».

Вместе с тем, есть действительно важный, уникальный фактор, который может сыграть решающую роль в конструировании единой исламской элиты уже в ближайшие 15–20 лет. Дело в том, что в цивилизационной памяти Исламского мира вот уже почти 1500 лет тщательно сохраняется воспоминание об идеале совершенной мусульманской элиты, которая действительно была и которая положила начало распространению религии Ислама, формированию мусульманской цивилизации, развитию мировой уммы. Речь идет о Пророке Мухаммаде и нескольких сотнях его асхабов (непосредственных сподвижников).

Эта первоначальная, необычайно эффективная элита, по-прежнему воспринимается сотнями миллионов мусульман в мире как сонм величайших героев, поведение, мышление, необычайные поступки которых по-прежнему оказывают огромное воздействие на всю умму. Многие мусульманские интеллектуалы сегодня убеждены, что деградация Исламской цивилизации, которая на протяжении столетий находилась в авангарде мирового развития, происходила именно тогда, когда мусульманские правители и их окружения переставали следовать примеру этой первоначальной, героической элиты.

Таким образом, та элита, которую сформировал Пророк Мухаммад с 610 по 632 годы, остается в течение почти полутора тысяч лет идеалом, эффективной моделью и практическим примером для подражания в истории уммы. Такова эта особая уникальность Исламского мира, поскольку в истории ни одной другой цивилизационной системы нет такого вдохновляющего примера исторически живой элиты.

Второй особый момент заключается в том, что в исламской истории акцент при анализе элитарного феномена делался не на том, кто сделал, а что именно было сделано как пример для подражания в пространстве и во времени. Ибо «что именно» есть проявление воли Аллаха, и по сравнению с этим конкретные имена имеют второстепенное и третьестепенное значение.

Приведу один реальный исторический пример. В XI веке Бухара находилась под контролем некоего тюркского хана. Одним из влиятельных кланов в этом городе были рыночные торговцы мясом. Цены на мясо в халифате жестко регулировались в интересах всех слоев населения, в том числе и бедных. Так вот, торговцы решили преподнести «подарок» хану и попросить его поднять эти цены. Они собрали две тысячи динаров, и пришли на прием к правителю. Заявив, что хотели бы внести вклад в благосостояние города, делегация передала деньги в казну и попросила разрешения повысить цены. Хан кивнул, но ничего не сказал.