В связи с этой конференцией большой интерес представляет письмо Кирова к Орджоникидзе от 13 февраля 1926 года: «…Вчера закончили конференцию и тем самым кончили и первоначальные работы против оппозиции. Сегодня был пленум губкома, избрали секретарем, бюро и пр. …Плохо и очень плохо, что развертывается новая драка на почве невероятного местничества… Большим успехом здесь пользовался на конференциях Бухарин и очень маленький успех мой…»[198]

На пленуме губкома Киров был избран первым секретарем Ленгубкома ВКП(б).

3 марта 1926 года «Ленинградская правда» напечатала постановление ЦК ВКП(б) об утверждении Кирова в этой должности.

Ну а как реагировал на это Киров? Изменилось ли его настроение по сравнению с началом года?

Обнаруженные документы позволяют проследить, как постепенно менялось его мнение на возможность работать в Ленинграде.

В письме к жене, написанном, по всей вероятности, в конце января 1926 года (оно без даты), Сергей Миронович отмечает временный характер своей работы в Ленинграде: обстоятельства «складываются так, что здесь, видимо, застряну месяцев на шесть. Ты знаешь, что я очень не хотел сюда ехать, послан вопреки моим желаниям. Говорили, что месяца на 3, теперь выходит, что едва ли удастся. В середине февраля созываем здесь губернскую конференцию. Это подытожит всю теперешнюю работу нашу…»

По-видимому, в это же время к Сталину обращался Г. К. Орджоникидзе в отношении отзыва С. М. Кирова обратно в Закавказье, ибо имеется телеграмма Сталина на имя Серго от 1 февраля 1926 года. Она гласит: «О Кирове поговорим по приезде его на пленум ЦК в марте…»

Однако уже в конце февраля Киров писал секретарю Бакинского горкома — своему приятелю — Леону Мирзояну: «…Здесь работа, брат, интересная; одно говорит о работе: сто с лишним тысяч партийных душ — кое-что значит. Прибавь к этому полтора (почти) миллиона населения и ты будешь иметь размах работы… Но наряду со всем этим нет того переплета, что в Баку. Здесь все яснее, меньше сложной дипломатии…»[199]

К этому времени Киров, несомненно, ближе узнал Ленинград, его людей, установил контакты со многими партийными, хозяйственными, комсомольскими руководителями. И все же он не оставлял надежды вернуться в Закавказье. Доказательством этому его письмо Орджоникидзе от 17 марта 1926 года: «…Я, брат, провалялся неделю из-за гриппа. Дурацкая болезнь, температура доходила до 40,6. Еще и сейчас не очухался как следует… Неделю назад был в Москве один день. Сталина застал в постели, у него тоже грипп… Сталин говорил о Баку… спрашивал кого туда послать. Я говорю С[талину], что пока никого, по окончании договора нашего вопрос разрешится сам собой. Он посмеивается, говорит и Серго надо обязательно взять… (выделено мной. — А.К.)

Много говорили о нашем хозяйстве, о финансах. Очень много открывает интересного, а лучше сказать печального. По словам Сосо, дело определенно выправляется и несомненно, по его мнению, выправится».

Окончательный вопрос о постоянной работе Кирова в Ленинграде, по всей видимости, был решен в конце марта — начале апреля 1926 года. Пожалуй, здесь сыграл свою роль приезд в Ленинград Сталина. 12 апреля он выступил с докладом на пленуме Ленгубкома об итогах работы апрельского пленума ЦК ВКП(б), а 13 — на партактиве говорил «О хозяйственном положении Советского Союза и политике партии».

Приезд Сталина, его выступления, встреча с партийным активом несомненно имели своей целью и укрепление авторитета Кирова. Неслучайно именно в эти дни ведется оживленная переписка Кирова с женой о ее переезде из Баку. В конце апреля она приезжает в Ленинград. Поселились они на улице Красных Зорь, в доме 26/28.

Последние бои оппозиции

В июле 1926 года на объединенном Пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) Киров избирается кандидатом в члены Политбюро ЦК ВКП(б).

Он по-прежнему продолжал работу по укреплению партийной дисциплины, организованности и единства коммунистов Ленинградской губернии. Дело в том, что не желая смириться со своим поражением, Зиновьев и его сторонники блокировались с Троцким, Шляпниковым, Лашевичем и другими группировками. Основой их объединения послужило неверие в ту генеральную линию на построение социализма в одной стране, которую проводил ЦК ВКП(б). Следует подчеркнуть: это вовсе не означало их отказ от его построения. Просто они связывали успехи социализма с мировой революцией. А пока требовали ускорить темпы индустриализации за счет усиленного налогообложения крестьянства. Проблемы, поднимаемые троцкистско-зиновьевским блоком, обсуждались на Пленумах ЦК и ЦКК ВКП(б) в 1926 и 1927 годах.

Осенью 1926 года лидеры блока выступили с изложением своих взглядов на собраниях таких крупных организаций коммунистов, как Металлический завод, «Большевик» и др. На «Красном Путиловце» речь произнес Зиновьев, ему отвечал Киров. Рабочие-коммунисты резко осудили оппозицию: «Не мешайте работать», «Больше к нам не приезжай!» — кричали они.

«Провал оппозиции в Ленинграде, — говорил Киров, — был последним аккордом».

Необходимо отметить, что наряду с разоблачением действий оппозиционеров на собраниях, ЦК ВКП(б), в том числе и Киров, принимали и другие меры для борьбы с оппозицией. Среди них: перемещение оппозиционеров на работу в отдаленные регионы страны, отстранение их от руководящей партийной деятельности, изоляция от средств массовой информации и, наконец, исключение из партии. Из Ленинграда выехали в другие регионы такие деятели оппозиции, как Сафаров, Куклин, Минин, Наумов. Лидерам оппозиции Зиновьеву, Евдокимову, Каменеву разрешалось приезжать в город только по личным делам. Например, навестить родственников. Несомненно, подобные меры не способствовали сплочению рядов партии.

Можно ли считать эти меры репрессивными? Наверное, можно, тем более, что сам термин «репрессии» широко употреблялся с середины 20-х годов. Причем большинство коммунистов стояло на позициях их оправдания. Выше я уже писала об этом. Поэтому, на мой взгляд, неправомерно возлагать ответственность за «репрессии» на XV съезде на Сталина или на Кирова; как это делает неоднократно упоминавшийся мною Н. А. Ефимов; «На… XV съезде ВКП(б) был устроен настоящий суд без права защиты над „троцкистской оппозицией” в которую скопом зачислили всех недовольных методами сталинского руководства… Киров разделял полностью требование Сталина к оппозиции: „Или полная капитуляция, или вон из партии”»[200].

К сожалению, дело было в то время не в «методах сталинского руководства», а гораздо серьезней — в общем настрое почти всех членов большевистской партии, в том числе и тех, кого принято называть «ленинской гвардией», — как оппозиционеров, так и вставших на сторону Сталина, и более того — в психологической атмосфере, царившей в обществе. Сталин только умело воспользовался этим общим настроением взаимной нетерпимости в целях укрепления своей личной власти. Большинство же коммунистов в те дни, в том числе и Киров, безусловно верили в демократические устои, на которых, как им казалось, твердо держится партия, искренне и честно видели в программе, предложенной XV съездом, единственно правильный путь к социализму. И именно поэтому они столь решительно и бескомпромиссно выступали против оппозиции. Так, М. П. Томский, тоже блестящий оратор, выступая в Ленинграде в ноябре 1927 года на первой областной партийной конференции, говорил: «Оппозиция очень широко распространяет слухи о репрессиях, об ожидаемых тюрьмах, о Соловках и т. д. Мы на это скажем нервным людям: «Если вы и теперь не успокоитесь, когда мы вас вывели из партии, то теперь мы говорим: нишкните, мы просто вежливо попросим вас присесть. Ибо вам стоять неудобно. Если вы попытаетесь выйти теперь на фабрики и заводы, то мы скажем „присядьте, пожалуйста“ (бурные аплодисменты), ибо, товарищи, в обстановке диктатуры пролетариата может быть и две, и три, и четыре партии, но только при одном условии: одна партия будет у власти, а остальные в тюрьме (аплодисменты). Кто этого не понимает, тот ни черта не понимает в диктатуре пролетариата, тот ничего не понимает, что такое большевистская партия»[201]. Замечу, что на XV съезде Киров тоже требовал: «Все, что путается под ногами, что колеблется и сомневается, должно быть оставлено в исторической пропасти, а нам с вами дорога только вперед и только к победам! (Бурные продолжительные аплодисменты)»[202].