Ледников буквально почувствовал, как Цапцын внутренне окаменел и отшатнулся от него. Потом он обреченно кивнул и принялся за рассказ.

- Мы с ним вместе в школе учились, правда, в разных классах. Однажды он меня спас от одного хулигана или бандита… После школы мы с ним не виделись. Я слышал, что он служит в КГБ, но и только. Честно говоря, я просто забыл о нем. А три года назад к нам привезли Катю, а потом появился он… Я его сразу узнал.

- Катю? - удивился Ледников. Это прозвучало слишком фамильярно даже для лечащего врача.

- Катю, - повторил Цапцын, стараясь не смотреть на Ледникова. - Ах да, вы же не знаете!.. Мы с Катей тоже знакомы с детства - учились в одной музыкальной школе. Да что знакомы! Знакомы… Я был в нее влюблен. Влюблен страстно, но… безответно и безнадежно. Я ей не нравился. Совсем. Потом пути наши разошлись. Несколько раз мы сталкивались случайно, что-то говорили друг другу, какую-то полагающуюся в таких случаях чепуху. Когда случилось это покушение на ее отца, я был за границей, работал в австрийской клинике. Слышал только, что она, к счастью, осталась жива, но не знал, что ей тоже сильно досталось… Потом я вернулся, меня пригласили работать сюда, мы с ней не виделись… А через какое-то время Катю привезли к нам. И сразу появился Негодин.

Цапцына не нужно было о чем-то спрашивать. Он все говорил сам, будто ожидал появления Ледникова.

- Оказалось, они с Катей давно уже живут вместе… Он был похож на сумасшедшего. Ему ничего нельзя было объяснить. Он говорил, что спас мне тогда, в детстве, жизнь, и теперь я должен спасти Катю… Он ничего не хотел слушать о том, что в ее состоянии ничего нельзя радикально изменить, все зависит от того, как распорядится природа. В общем, он стал меня в чем-то подозревать. Чуть ли не в том, что я неправильно лечу Катю. Лишь бы она оставалась здесь как можно дольше. Бред! К тому же он запугал и подкупил медсестер, чтобы они доносили ему обо всем, что я делаю… И одна сказала ему, что я провожу очень много времени рядом с Катей… Как будто даже разговариваю с ней…

- Это неправда?

Ледникову показалось, что еще чуть-чуть, и Цапцын расплачется от бессилия.

- Что значит неправда? - грустно спросил он. - Да, я иногда сижу рядом с ней и что-то ей говорю… Пытаюсь понять, слышит ли она меня? А вдруг будет какая-то реакция!

Цапцын смотрел на него в отчаянии. Ледников молчал. Было ясно, что, несмотря на то что прошли годы, в отношении Цапцына к девочке, в которую он был влюблен когда-то, ничего не изменилось. Какую же жизнь надо прожить, сколько отчаяния претерпеть, чтобы обрести самого близкого человека в безнадежно больной женщине, не способной ни слышать, ни видеть, ни понимать. И только ей рассказывать и доверять то, что никому больше доверить невозможно.

- Он сказал, что заберет ее отсюда! Увезет за границу!.. Я стал объяснять ему, что это стоит сумасшедших денег, но он ничего не хотел слушать. И я не смогу ему помешать! Хотя готов сам оплачивать ее пребывание здесь. Но он не хочет ничего слушать. И я ничего не смогу сделать, если он заберет ее!

Цапцын, судя по всему, действительно был в отчаянии. Но утешить его было нечем. Ледников мог только оставить ему свою старую, времен работы в прокуратуре, визитку, чтобы звонил, если потребуется помощь.

[15]

- Аллах акбар!

Сережа Прядко смотрел на Ледникова ясными и внимательными, как у первоклассника на уроке, глазами.

- Господи, помилуй!

Ледников, проведший всю ночь за компьютером, потому как нужно было срочно закончить давно обещанный отцу текст, смотрел на Сережу, ничего не понимая.

- Так-так, - благодушно сказал Сережа, - налицо признаки бессонной ночи. И чем же мы по ночам занимаемся?

- Книжки читаем, - буркнул Ледников, которому надоело стоять в дверях в халате и босиком. - Давай проходи.

Он уже понял, что ничего хорошего ждать от нежданного визита Сережи не приходится. Что-то случилось! Что-то случилось… Просто так Сережа не приперся бы поутру. Что-то он хочет сообщить или, наоборот, выяснить.

Они прошли на кухню. Сережа уселся на угловом диванчике, устроился поудобнее, ободряюще улыбнулся: мол, держись, старичок!

Неужели что-то с Гланькой? Но он же разговаривал с ней около часа ночи, она была в гостинице. Сегодня она прилетает из Питера, и мужики обещали посадить ее в самолет и вообще все время быть рядом! Но до самолета еще несколько часов, Гланька еще в Питере, и Сережа вряд ли что мог знать, даже если бы с ней что-то случилось… А если не она, то… Артем? Андрей?

- Валя, не ломай себе голову, - засмеялся Сережа. - Я прямо вижу, как у тебя шарики с роликами в башке закрутились так, что аж свистят! Ничего с твоими друзьями Востросаблиными не случилось. Никто их пока не трогал. Я по твою душу…

- Тоже интересно!

Ледников налил себе в стакан холодного кипятка. А Сережа достал из кармана и положил на стол визитную карточку.

- Твоя?

Ледников посмотрел на карточку. Действительно его, времен работы в прокуратуре. Он пожал плечами.

- Моя. И что с того?

Потом не удержался и пошутил:

- Нашел на месте преступления?

- Неинтересно с тобой, Валек, - разочарованно сказал Сережа. - Все-то ты заранее знаешь, все-то у тебя предусмотрено.

Ничего себе предусмотрено! Чего предусмотрено?

- Сережа, ты можешь объяснить по-человечески! Или ты с женой тоже как опер уже разговариваешь? Норовишь из нее все выудить, но при этом сам ни о чем не сказать? Уже по-другому не можешь?

Сережа задумчиво покрутил головой.

- Ну, с женой! С женой поговоришь! Если я как опер с ней разговариваю, то она со мной - как следователь по особо важным делам! Причем Генеральной прокуратуры.

И он засмеялся, довольный своей шуткой.

Ледников понимал, что надо дать Сереже отыграть ситуацию. Потому что у того была метода - поначалу слегка оглушить собеседника, заморочить ему голову и посмотреть, как тот себя поведет. Все по науке, как в учебниках по юридической психологии. Если обвиняемому неизвестно, какими доказательствами располагает следователь, какая мера пресечения может быть избрана, он впадает в состояние тревоги, невозможности правильного предвидения сложившейся ситуации и управления ею… Такое психологическое состояние следователь должен уметь создать и использовать.

Но Сережа действовал так не потому, что был когда-то отличником, а потому, что сам додумался до всех следовательских хитростей и заморочек, допер своим умом. А скорее всего и не умом даже, а собачьим нюхом, инстинктом. Просто он чувствовал - надо так, а не так. И почти не ошибался. Только если уж попадался субъект с совсем уж навороченной психикой.