– Здравствуй, Миша, здравствуй, Сережа, – вежливо сказала Ульяна, а Митрофанов только скупо кивнул и вытер мокрые руки о джинсы.

– И тебе не хворать, – ответил Мишка и даже отвесил шутовской поклон. – А чего это вы тут раскорячились?

– Вы, кажется, куда-то ехали? – спросил Алексей вполне миролюбиво. – Ну, так и езжайте себе.

Тон Мишке не понравился. Он приосанился и даже фуражку сдвинул на лоб, правда, получилось криво. Однако это не помешало ему выпятить грудь и шагнуть вперед, задиристо подняв подбородок:

– А че-его это ты нам указываешь? Ты… это… с представителем власти разговариваешь, между прочим, ага? А ну… это… предъявляем документы и техпаспорт.

Алексей брезгливо поморщился и даже голову набок отвернул от перегара.

– Мих, ты же даже не пэпээсник, с чего бы тебе техпаспортом-то интересоваться?

– Гражданин, я, по-моему, ясно выразился? Достаем документики, ага? Достаем, достаем, что у вас есть, и предъявляем.

– Мих, не бузи, а? – попросил Алексей. – Может, тебе сразу отстегнуть, чтоб ты не мучился так?

– Что-оу? А ну, отскочем, побормочем?

Мишка сделал выпад опытного фехтовальщика, намереваясь схватить нарушителя за руку, но, к несчастью, угодил ногой в ямку и элементарным образом бухнулся к ногам Митрофанова в унизительной позе: на четвереньки, и еще лбом об остатки асфальта тюкнулся, как отец Федор перед инженером Брунсом.

Алексей издевательски рассмеялся, и, видимо, это послужило сигналом. Сереженька, с налитыми кровью глазами, вдруг бросился вперед, как пушечный снаряд, по-бычьи опустив голову.

Метил он, естественно, в Митрофанова, но алкоголь подкорректировал его траекторию, отчего Сергей врезался в Ульяну и повалил ее на землю. Алексей бросился к ним, но тут Мишка вцепился в его ноги и уронил на асфальт.

Отбиваясь от навалившегося на нее Синичкина, Ульяна орала. Митрофанов, рассвирепевший, красный от натуги, стряхнул вцепившегося в него Мишку, и словно пушинку отодрал Сергея от Ульяны, отшвырнул в сторону и торопливо поднял Ульяну.

– Ну, сука, ты у меня сейчас кровавыми слезами… ага? – прошипел Мишка и дернул рукой к поясу, где чисто теоретически должна была болтаться кобура табельного оружия, вот только на месте ее не было. Серега лежал на спине, как перевернутая черепаха, болтал руками и ногами. Его внушительное пузо поднималось и опускалось. Не найдя пистолета, Мишка схватил булыжник и швырнул в Алексея.

Камень пролетел мимо лица отшатнувшейся Ульяны и врезался в лобовое стекло, на котором тут же паутиной расползлась трещина. Привалив Ульяну к машине, Митрофанов выдернул из канавы надломленную березку и пошел к противнику, впечатывая тяжелые ботинки в пыльную дорогу.

Ульяна, кривясь от боли в ушибленном плече, с мрачным удовольствием смотрела, как Митрофанов гонит Мишку и Серегу в чистое поле, а те улепетывают с каким-то истерическим бабьим воем, разбегаются в разные стороны. Лешка метался между обоими, нахлобучивая дубинкой то одного, то другого, а они спотыкаются и падают, грузно, как жаба в болото. Не в силах больше сдерживаться, Ульяна сползла на землю и захохотала во весь голос.

В пансионате, расположенном на Медвежьем озере, Алексея и Ульяну встретили с присущим челяди подобострастием и, что особенно не понравилось Ульяне, понимающими ухмылками: мол, ай хозяин, ай молодца, кого приволок, удачи тебе и все такое!

Администратор, тетка неопределенного возраста, маленькая, коренастая, с допотопной халой на голове, кланялась в пояс, спрашивала о здоровье матери, с которой когда-то была шапочно знакома, и ласково щебетала: какая честь, какая честь, передачи смотрим, вас знаем, любим и ценим, надеемся, что вам у нас понравится, вот и ключик от номеров… И многозначительная улыбка.

– В греческом зале, в греческом зале, – медленно протянула Ульяна, входя в номер люксовой категории. – Ах, Аполлон, ах, Аполлон…

Люкс, кстати, оказался так себе. Не тянул даже на номер в приличном трехзвездном отеле, хотя рассчитывать на какие-то особые условия было бы грехом. Беленые стены, скромный унитаз в ванной, душевая с вмурованной в стенку лейкой, старенький телевизор на тумбочке, и двуспальная кровать, с ослепительно белыми простынями, на которой старательные горничные оставили пошлых лебедей из скрученных полотенец.

Ульяна села на кровать и даже немного попрыгала на ней.

Ничего. Мягко. В конце концов, она подозревала, чем закончится эта прогулка, и строить из себя недотрогу не собиралась. Какая, в конце концов, разница? Будет в ее жизни еще один короткий роман, ни к чему не обязывающий, который потом будет приятно вспоминать…

Если, конечно, у нее будет это «потом»…

Алексей, проводив ее в номер, отлучился распорядиться насчет ужина и покореженного автомобиля. Где-то в его владениях была даже СТО, с мойкой, ремонтом и прочими люксами. Оставшись одна, Ульяна загрустила. Открыв шторы, она развалилась на кровати, подперла голову рукой и уставилась в окно.

Небо, темнеющее с неистовой катастрофичностью, стремительно меняло цвет на чернильно-синий, и в самой глубине, над рваной ватой облаков, проступали холодные звезды.

Дверь открылась, и в комнату вошел Митрофанов, удерживая громадный поднос, на котором громоздилась куча фруктов, а еще стояла пузатая бутылка коньяка. Прихлопнув дверь ногой, совершенно в духе артиста балета или шаолиньского монаха, он осторожно прошел вперед и сконфуженно вздохнул, когда с подноса, не удержавшись, покатились апельсины и крупное зеленое яблоко.

– Ты как персидский шах, – рассмеялась Ульяна. – Или как кунаки джигита в «Кавказской пленнице», пришел с кушаньем на подносе. Надо было баранку на голову положить для надежности. Только, ради бога, не пой мне песню про султана.

– Да? – Алексей поставил поднос с фруктами на тумбочку и оглядел его с сомнением. – А мне показалось, что это вполне романтично. Правда, я ничего не понимаю в романтике. Может, следовало свечи зажечь? Или… это… все лепестками роз забросать на радость горничным?

Он подобрал апельсины с пола и бросил их на кровать, потом поднял яблоко, поглядел на него с подозрением, и, пожав плечами, откусил.

– Фигня эта романтика, – сказала Ульяна. – Никогда не любила эти изыски. Чувствуешь себя падшей женщиной. Подразумевается, что дама не может отказать кавалеру, если он притащился с бутылкой, фруктами и разбросал по периметру розовые лепестки.

Алексей вздохнул, отложил яблоко в сторону и неловко присел на кровать рядом с ней.

– Я не умею ухаживать, – серьезно сказал он. – И никогда не умел. Как-то не приходилось. Ты уж прости, что я… медведь неотесанный, без манер. Наверное, ты к таким не привыкла.

В том, что он даже не глядел на нее, было что-то трогательное, совершенно не вписывающееся в ее прошлую жизнь. Алексей был не похож на кавалеров, испорченных большими деньгами и славой, рассматривающих любую женщину как кусок мяса. В нем была простота, искренняя и понятная, почти истребленная в отечественном шоубизе. Рядом сидел мужчина, настоящий, без капризов примадонны, которому хотелось открыть сердце, душу, свой интимный мир без всяких сожалений, и она не захотела ждать больше ни одной минуты, помня, насколько мало времени отпущено им обоим.