Так что удел мой — скучать еще целые сутки! Но я креплюсь и набираюсь мужества. Привет Ирочке[71].

Целую тысячу раз. Твой тоскующий в разлуке Вольф».

«Дорогая мамулечка!

В Одессе оказалось не так уж и скучно. Началось все с того, что я решил не брать такси до гостиницы, а прогулялся пешком.

Погоды стояли теплые, я шел и наслаждался — каштаны цветут, пичуги поют, люди улыбаются. И мысли у всех какие-то добрые, радостные.

А вот подходя к нашей гостинице, я уловил совершенно иные думки — панические, полные горя и отчаяния. И беспомощность чувствовалась, и глухая злоба.

Это было настолько неожиданно, я был так ошарашен после каштаново-пичужной неги, что остановился посреди тротуара и застыл как столб.

Разобравшись, сам подошел к троице, топтавшейся на углу — грузной женщине с седой косой, затейливо уложенной на голове, в простеньком ситцевом платьице (она словно задержалась в 30-х), молодому мужчине в гимнастерке и мятых парусиновых штанах, выгоревших добела, и крепкому старикану-усачу в тельняшке и боцманской фуражке. Кряжистый, он стоял прочно, словно в шторм у штурвала, широко расставив ноги в широких флотских штанах.

Я представился и спросил, что у них за беда приключилась.

Мужчина в гимнастерке глянул на меня с раздражением, исподлобья, «боцман» и вовсе отвернулся, а вот женщина расплакалась по-новой и, между причитаниями, рассказала о том, что пропал ее сын. Ушел вчера вечером гулять и не вернулся. Они с дядей Сеней и Михалычем отправились искать Федьку. Зашли домой к его друзьям, те уже давно вернулись.

Мальчишки и рассказали, что днем к Федору подходил какой-то мужчина в форме военного моряка. Федя успел похвастаться, что «дядя Коля» обещал ему подарить настоящий морской кортик.

И все на этом. Родные обегали все улицы и дворы в округе, но повезло им только этим утром — продавщица мороженого рассказала, что, возвращаясь вечером домой, видела военного моряка, кажется, с погонами капитана третьего ранга. Капитан шел с мальчиком в клетчатой рубашке и в штанах на лямках — именно так был одет Федька. Однако поиски парочки ничего не дали.

«Видали мы таких мариманов, — хрипло сказал Михалыч. — Плавали — знаем».

«Найду эту гниду, — сдавленным голосом сказал «дядя Сеня», — своими руками задушу, к такой-то матери!»

Я попросил их успокоиться и спросил, обращались ли они в милицию.

«Обращались, — пожал плечами Сеня, — а толку? И двух дней еще не прошло. Займемся, говорят, если пацан не объявится!»

Не спрашивая разрешения, я «взял» их мысли, стараясь отделаться от эмоций. Образ малолетнего Феди был ярок, теперь я бы сразу узнал этого мальчика, если бы встретил.

«Вот что, — сказал я, — оставить вас в беде я уже не могу, сам теперь не засну. Меня зовут Вольф Мессинг, я читаю мысли. Шпионов, бывало, находил, попробую и морячка этого сыскать».

Было и недоверие ко мне — со стороны мужчин, и страстная надежда — со стороны «тети Фени».

«Мне нужно увидеть друзей Феди, — сказал я. — Раз они видели того моряка, то и я узнаю, как он выглядит».

Это предложение вдохновило мужчин, и мы поспешили, следуя дворами. Мальчишки были очень возбуждены, когда узнали, что участвуют в настоящем расследовании, и столпились вокруг.

Наказав им всем усиленно думать о «капитане», я погрузился в маленький мирок проказ, ребячьих тайн и того веселого бездумья, свойственного всем нам в детстве.

Образы мужчины в моряцкой форме заполонили мою голову, я видел его анфас и в профиль, со всех сторон.

Высокий, худощавый, слегка сутулый, он, в моем восприятии, не походил на моряка. Лицо у него было бледное и какое-то стертое — брови и ресницы белесые, что выглядело неприятно. Глаза маленькие, близко посаженные — две яркие синие бусинки по сторонам хрящеватого носа с горбинкой. Именно нос и тонкие, плотно сжатые губы придавали лицу «капитана» хищное, какое-то плотоядное выражение.

Тут инициативу проявил дядя Сеня — он разослал мальчишек, чтобы те оглядели все улицы и переулки, искали «моряка» и спрашивали прохожих, не видали ли они этого типа.

Пацанва разбежалась, а взрослые стали думать.

«Далеко бы он не ушел, — размышлял я вслух. — Слишком долгий путь заронил бы подозрения у Феди, как и поездка на машине. Этого варианта событий исключать нельзя, но им мы займемся потом. Сначала… Вот вы, местные жители, скажите, где тут есть места для убежища? Там, где можно скрыться, и никто ничего не увидит и не услышит? Брошенные дома, мастерские…»

«Дальние склады», — прохрипел Михалыч.

Дядя Сеня покивал, а тетя Феня запричитала.

И мы отправились к Дальним складам. Они и впрямь оказались дальними, к ним уводила кривоколенная улочка с редкими домишками «частного сектора».

Это были приземистые сооружения, сложенные из камня, еще дореволюционной постройки, чаще всего без крыш или с остатками битой черепицы.

Обыскав строения, мы убедились, что здесь практически никто не бывает.

«Остается одно», — пробурчал Михалыч.

«Катакомбы», — обронил дядя Сеня.

И тут примчались трое мальчишек. Отдышавшись, хапая ртами воздух, они кое-как выговорили, что мужчину в форме с мальчиком видели на Пустоши.

Что это за Пустошь, я не знал, но дядя Сеня побледнел.

«Точно!» — выдохнул он.

А я уловил в его мыслях образ сумрачных пещер, ветвистых ходов и подъемов — дядя Сеня вспоминал катакомбы.

Эти подземелья тянутся под всей Одессой — бывшие каменоломни, где добывали ракушечник, переходы, естественные пещеры, подвалы, дренажные туннели, вообще какие-то непонятные пустоты. Настоящий подземный лабиринт!

Пустошь выглядела именно пустырем, заросшим бурьяном. На нем вразброс стояли полуразвалившиеся строения. Мы подошли к одному из них и спустились в обычный с виду подвал, куда вела выщербленная лестница из того самого «ракушняка».

Ступени вели в катакомбы.

Я боялся, что там будет ничего не видно, но пацаны были предусмотрительны, захватили с собой пару фонарей, заправленных керосином.

И мы гуськом спустились вниз.

Шли тихо, я шагал вторым, стараясь взять постороннюю мысль.

Отстроиться от моих попутчиков было непросто, но опыт был.

Было темно, в гулкой тишине был слышен шорох одежды и шагов, даже дыхание доносилось.

Звонко падали капли, неровные своды нависали сверху, давяще, угнетая рассудок.

Кто-то из мальчишек ойкнул, на него зашикали, и в это самое время я уловил чью-то мысль.