– Почему нет?

– Потому что речь идет об Эми.

– Я не хочу раскачивать лодку. – Саванна вытерла руки о чистый передник.

Она такая взрослая. Гораздо взрослее дочери Джой, которая старше на десять лет и выросла, пользуясь всеми привилегиями.

– Ты не будешь раскачивать лодку, – сказал Стэн.

– Ну что ж, – произнесла Джой.

– Эми тридцать восемь лет, – заявил Стэн, – а не восемь.

– Ей тридцать девять, – поправила его Джой.

Он не обратил внимания.

– Двое приготовили шоколадные брауни. И что тут такого?

Джой заколебалась. Может, это действительно глупо, что Саванна собралась прятать свои брауни. Эми поймет, вероятно, даже посмеется над тревогами Джой по этому поводу.

– Мы не можем потакать капризам Эми, – сказал Стэн.

Он говорил беспечно, но Джой пятьдесят лет предсказывала перемены в его настроении. Она изучила весь процесс в деталях – видела по линии нижней челюсти, что Стэн сжал зубы, а значит, решил не отступаться, как будто он до сих пор – молодой родитель и действует в воспитательных целях, а так как он мужчина, отец, глава семьи, его слово – закон; видимо, и теперь еще он считал, что существует возможность повлиять на поведение детей, как они влияли на их игру в теннис, подбирая верное сочетание наград с наказаниями и регулируя время отхода ко сну, хотя Джой уже давным-давно пришла к выводу, что личные качества ее детей в значительной степени заложены при рождении.

Стэн всегда восставал против признания психологических проблем Эми. Он полагал, что одним усилием воли может заставить ее стать нормальной. «Я просто хочу, чтобы она была счастлива», – говорил он. Можно подумать, Джой хотела чего-то другого. «Мы ведь не говорим Бруки, чтобы она прекратила свои головные боли», – сказала она ему однажды, но он не понял.

Джой помнила, как Стэн, бывало, резко бросал Эми: «Закругляйся!» – когда она в детстве слишком долго не могла добраться до сути какой-нибудь своей запутанной и бессвязной истории, или говорил: «Не тараторь!» – когда она впадала в неуемный восторг и проглатывала слова. Эми мрачнела, настроение у нее портилось, и она резко умолкала, как выключенный водопроводный кран.

«Она трещала как сумасшедшая, я не мог разобрать ни слова», – виновато говорил потом Стэн, пытаясь защититься. Джой тоже не понимала ни слова, но ее это не волновало, она даже не пыталась уловить суть, просто любовалась оживленным лицом Эми, пока та несла всякую бессвязную чушь, и наслаждалась тем, что ее дочь для разнообразия счастлива.

Но сейчас Эми в порядке. Никаких проблем не было уже довольно давно. У нее светлая полоса, как говорят в таких случаях. Джой нравилось, что нового консультанта Эми зовут Роджер. В школе она училась с одним очень милым Роджером.

Но как бы там ни было, по правде говоря, Джой никогда не могла предсказать, что расстроит Эми. Иногда она узлами завязывалась от беспокойства, думая, что какая-то тема сильно заденет ее, и совершенно напрасно. Трюк состоял в том, чтобы отпустить Эми на волю и не мешать. Пусть болтает как сумасшедшая, когда счастлива. Пусть грустит, когда ей грустно. И нужно не поддаваться внутреннему импульсу составить список причин, почему ей не стоит грустить.

– Все будет хорошо, Саванна, – сказала Джой. – Чем больше брауни, тем лучше!

Риск вызвать недовольство Стэна затмил собой риск расстроить Эми. Риск испортить настроение Стэну всегда одерживал верх над опасением огорчить кого-нибудь из детей.

Почти всегда.

Кислое, жгучее чувство разлилось по груди Джой, как изжога или сердечный приступ: в ее возрасте возможно и то и другое, но она проигнорировала это неприятное ощущение и села за стол – ждать, когда перед ней поставят завтрак, решительно отвернувшись от фарфоровых кошек свекрови. Иногда Джой казалось, что они злобно следят за каждым ее шагом, как когда-то следила свекровь.

Джой мягко положила ладонь на руку Стэна:

– Может, наденешь голубую рубашку, дорогой? Ту, что Эми подарила тебе на Рождество.

– Она жмет мне в подмышках, – проворчал Стэн.

– Знаю, – ответила Джой. – Но все равно надень.

Сейчас

Шоколадные брауни будете? – спросила старшая дочь Джой Делэйни, с нетерпеливой, жаркой надеждой протягивая тарелку Кристине и Этану. Они взяли по штуке. – Только что испеклись, – добавила Эми Делэйни.

Кристина и Этан сидели на диване в гостиной арендованного дома с террасами недалеко от центра, который Эми, очевидно, делила с тремя соседями. Сама она поместилась напротив, на краешке кресла, такого ободранного, будто кто-то резал его ножом. Обстановка как в типичном арендованном на несколько человек доме. Комната, в которой они сидели, была заставлена разномастной мебелью, в воздухе витал легкий запах каннабиса и чеснока. Эми оказалась на голову выше Кристины и Этана, на ней были шаровары из легкой струящейся ткани, напоминавшие пижаму, и белый топ на одной бретели с надписью «Вот как я качусь». Вчера ради пресс-конференции она завязала свои голубые волосы в хвост, но сегодня утром они были распущены, и с них капало, будто она только что вышла из душа.

Никто и не подумал бы, что эта женщина выросла в том милом семейном доме с цветочными клумбами и садовыми гномами, если бы она не суетилась так, принимая их у себя: настояла, что приготовит чай, принесла брауни, десертные тарелки и салфетки.

Кристина откусила кусочек брауни, который оказался очень сладким и сильно ореховым, что вызвало у нее мгновенный прилив энергии. Она была очень чувствительна к повышению уровня сахара в крови, равно как и к резкому его снижению. Нико использовал это к выгоде для себя: когда делал предложение, преподнес ей кольцо с бриллиантом и пакетик шоколадных коала.

Кофейный столик стоял слишком далеко от дивана, тянуться за чашками с приготовленным Эми чаем было неудобно.

– Ой, извините! – воскликнула хозяйка, заметив это, встала на колени и попыталась подвинуть столик ближе к гостям. Чай выплеснулся из чашек.

Эми чертыхнулась себе под нос и чуть не расплакалась.

– Ничего, я помогу, – успокоил ее Этан, встал и одним мягким движением подтянул столик к дивану.

– Спасибо! – Эми теребила пальцами свои шаровары. – Эта комната не приспособлена для приема гостей. Ну да ладно. Спасибо, что зашли ко мне. Это очень любезно с вашей стороны. Не знаю, смогу ли я дать вам еще какую-нибудь информацию, кроме той, что уже сообщила. То есть я на самом деле не так уж переживаю. Я уверена, что с мамой все в порядке. Она сообщила нам, что будет вне доступа. Когда она вернется домой, то очень рассердится, что мы понапрасну тратили ваше время! Ей будет очень стыдно. Мне и самой, честно говоря, немного неловко.

Словами она говорила одно, но язык ее тела сообщал нечто совершенно другое.